Друиды (ЛП) - Лливелин Морган

В первый день я несколько раз ловил себя на мысли, где там Онуава с обозом, и каждый раз упрекал себя в собственной глупости. Уж кто, кто, а эта женщина вполне может позаботиться о себе. И все-таки она не шла у меня из головы. Мы вместе творили магию, и, похоже, отныне она надолго поселилась в моем разуме.

Уже через пару дней разведчики обнаружили впереди римлян. Рикс приказал разбить лагерь у реки и долго обходил своих воинов, пока они готовили ужин. В сумерках я следил за мельканием его золотистой шевелюры среди его любимых всадников. Я слышал, как они смеются его шуткам, как выкрикивают проклятия римлянам в ответ на его слова. Куда бы он ни шел той ночью, уверенность расходилась от него кругами, охватывая все новые и новые костры. Люди заснули в ожидании победы.

По словам разведчиков, Цезарь вел одиннадцать легионов. У нас было почти вдвое больше воинов. Спустя время я узнаю, что Цезарь невероятно преувеличивал численность галльской армии то ли для того, чтобы придать большее значение любым своим победам, то ли для того, чтобы сделать возможное поражение более естественным. Он утверждал, например, что мы превосходили его силы более чем в четыре раза. Ну что сказать? Остерегайтесь римской версии истории!

Той ночью в своем шатре я не мечтал о победе, я думал о Двуликом. Одна сторона походила на лицо Цезаря, другая смотрела на меня свирепым германским лицом. Я проснулся в поту, выскользнул из шатра, не потревожив Котуата, и прошел через спящий лагерь, чтобы найти Рикса.

Наш вождь тоже не спал. Он стоял возле своего шатра и смотрел в ночь. Он даже не обернулся на звук моих шагов.

— Не спишь, Айнвар? — по-прежнему не оглядываясь, спросил он.

— Рикс, ты предупредил своих людей, что завтра они могут столкнуться с германскими всадниками? — задал я волновавший меня вопрос.

— А зачем? Какая разница, с кем мы столкнемся? Мы же будем побеждать! Вот и все, что должны знать мои люди. И мы победим!

— Наши южные и западные племена никогда не видели германцев. Рикс, подумай, для них свирепость этих воинов станет полной неожиданностью. Они могут испугаться и отступить.

— А тебе не кажется, что они как раз испугаются, если мы заранее предупредим их и дадим страху захватить их воображение? Нет, Айнвар, может, германцы и ужасны, но все шансы на нашей стороне, и я верю в наших людей.

Вера в людей — это хорошо... Я вернулся в шатер, все еще размышляя о своем видении. Если бы Гобан Саор был здесь со своими фургонами, я обязательно навестил бы его. Но обоз отстал по меньшей мере на полдня.

Пока я следующим утром пел гимн для солнца, Рикс поделил наших всадников на три отряда. Два из них должны были атаковать римские фланги, а третьему предстояло остановить продвижение римской колонны.

Со спины своей лошади, стоявшей на вершине холма, я прекрасно видел происходящее. Римская колонна перестроилась в огромное каре, поместив в центр фургоны. До них было далеко, отсюда я не мог разглядеть, есть ли среди римлян галльские пленники. Они могли там быть. В любом из этих фургонов сейчас может находиться маленький пленный ребенок, моя дочь. И разбудила ее сегодня не песня солнцу, а звучный голос боевой трубы, призывающей людей на бойню. Я почти чувствовал ужас нашей крошки. Какую цену назначат моей дочери на аукционе в Риме? Во рту стало горько.

Напротив моего холма я видел вершину другого. Пока я смотрел, из-за него вынеслась волна всадников, мгновенно спустилась в долину и ударила в тыл нашей кавалерии. В утреннем воздухе далеко разнеслись дикие гортанные выкрики германских всадников. Удар германцев был страшен. От их мечей в воздух взлетали куски плоти наших воинов.

Германцы не придерживались никакого строя, никакой продуманной схемы атаки. Их вела вперед только жажда убийства. Некоторое время пораженные галлы удерживали позиции, но потом у них сдали нервы и они бросились от дикой орды врассыпную. Германцы с рычанием преследовали их, убивая и убивая без счета.

Тем временем легионеры Цезаря в каком-то механическом порядке развернули квадратный строй в два крыла и приготовились к продолжению атаки. Наши всадники, стремясь уйти из возможного окружения, рассеялись по полю. Собственно на этом бой можно было считать завершенным. Верцингеторикс на своем вороном носился взад и вперед, пытаясь удержать своих людей, развернуть их и повести в атаку, но было поздно. Паническое бегство возобладало в наших рядах, всадники неслись кто куда, но в основном в сторону своих племен, инстинктивно пытаясь найти там убежище. Когда стало ясно, что противостоять германцам невозможно, Рикс признал неизбежное и повел остатки кавалерии назад, к лагерю на берегу реки. Отсюда мне было не разглядеть его лица, но по движениям я угадывал, в каком гневе он пребывает.

Мы лишились четверти нашей кавалерии, и германцы были только одной из причин. Другая причина заключалась в страхе, посеянном нападением этих ужасных варваров. Люди боялись по-настоящему. На их глазах германцы отрывали раненным руки и ноги, топтали копытами лошадей. Перед галлами воочию явился сам дух войны, не балладный, не героический, а дикий и беспощадный, вырвавшийся из самых мрачных глубин человеческого духа.

Верцингеторикс приказал вождям племен собрать людей и попытался снова воодушевить их, восхваляя галльский героизм и доблесть, которых не было и в помине. Мужчины слушали его и нервно оглядывались по сторонам, словно ожидали, что сейчас из кустов выскочат ужасные германцы. Рикс созвал вождей на совет. Меня он словно не заметил, но я сам подошел и тихо пристроился с краю.

— У нас большие потери, — с горечью сказал он. — Всадники были нашей ударной силой, но теперь мы не можем ей воспользоваться, пока не восстановим прежней мощи. Я думаю вот о чем. — Он повернулся к Литавикку. — Мы сейчас недалеко от Алезии. Скажи, ведь мандубии — старые союзники эдуев? Я прав?

Литавикк кивнул.

— Тогда поезжай вперед и предупреди их, что наша армия на подходе. Я хочу использовать Алезию в качестве нашей базы. Так же как мы использовали Герговию. За крепкими стенами наши воины снова обретут смелость, и мы еще нанесем Цезарю такое же поражение, как то, которое он претерпел от нас в Герговии.

Верцингеторикс говорил с обычной своей уверенностью, как будто ничего особенного не произошло, как будто он просто собрал людей на совет и теперь раздает приказы. Со стороны могло показаться, что он командует огромной сокрушительной силой. Но я видел страх и сомнения, поселившиеся в сердцах тех, кто пережил натиск германцев. А еще я видел в глазах Рикса тень неуверенности, которую он пытался скрыть изо всех сил.

Он отправил часть воинов встречать обоз и сопровождать его в Алезию, охраняя от возможных неприятностей. Разведчикам было приказано следить за нашими тылами. Никто не сомневался, что Цезарь будет преследовать нас, и может напасть на обоз.

Армия выступила. Некоторое время я ехал рядом с Риксом, но он молчал. Мое присутствие напоминало ему об ошибке. Теперь-то было очевидно, что послушай он меня и предупреди людей о возможной атаке германцев, события могли бы пойти иначе. А Рикс не любил признаваться в своих ошибках. Интересно, а как еще мы можем научиться воевать, если не на своих ошибках?

Я подъехал поближе к нему. Слуга вел позади вороного жеребца, чтобы, случись какая неожиданность, лошадь оставалась бы свежей. Жаркое летнее солнце сияло с небес. Воздух насквозь пропитался пылью и запахом лошадиного пота. Скрип кожи, бряцание оружия и стук копыт окружали нас плотным облаком звуков. Рикс вел армию быстро, но все же в щадящем темпе, следя за тем, чтобы никто не отставал. На марше проще всего войти в обычную колею.

— Нас не враг победил, — задумчиво произнес я, словно продолжая прерванный разговор. — Мы поддались собственному страху. Цезарь правильно рассчитал. Германцы — воины ничуть не лучше наших, просто выглядят страшнее.

— Мои всадники бежали, Айнвар, — голос Рикса звучал так, словно он говорил со дна колодца. — Я все для них делал. У них была лучшая еда, лучшее оружие, лучшие лошади, собранные из всех племен. А они бежали. И я не мог их удержать. — Слова были наполнены горечью.