Флетчер Прэтт - Колодец Единорога

И валькинг стал оседать наземь, а Эйрар кинулся дальше с боевым кличем Дейларны:

— Улла-улла!

Слева мелькнули ступени, они вели наверх, на стену — пускай Плейандер заботится о них и со своими латниками занимает надвратные башни. Большая часть нападающих, возглавляемая Эйраром, Рогеем, Микалегоном и Одделем, ринулась по городским улицам вперед. То тут, то там слышался лязг оружия: это лучники валькинговской стражи сбегались на шум. Но их было слишком мало, да и что они могли поделать против хорошо вооруженных, отчаянно смелых людей? Знамена Кошки, карренской Выдры и Морского Орла Ос Эригу плыли по улицам все дальше вперед, а в домах распахивались ставни, и на клич «Улла!» со всех сторон откликалось многословное: «Улла!»

— На главную площадь!.. — крикнул Рогей.

— А то куда же еще!.. — отозвался Эйрар.

Там возвышалась статуя короля Аргименеса: бронзовый король держал в руках старый меч, поднятый из земли его плугом. Размахивая факелами, на площадь со всех сторон стекались толпы горожан. Казалось, они еще наполовину не верили, что в Наарос пришли восставшие дейлкарлы, кто-то гадал: «А может, это валькинги придумали какую-то хитрость?..» Разложили костер, взвившееся пламя ярко осветило знамена, и сделалось ясно, что нет никакого обмана, и тут уж на площадь повалил чуть не весь город, кое-кто — даже с запрещенным при валькингах оружием, извлеченным из тайников. Люди плясали при свете костра, целовали незнакомых воинов, горланили полузабытые старинные боевые гимны:

С этою песней мы вышли в поход,с Волком Дейларны шагаем вперед.Выше знамена! Велик наш Господь!Трепещет язычник, узнав, что дейлкарлы вышли в поход!

Немало жестоких дел совершилось той ночью в Нааросе. Рушились взломанные двери, летело на улицу выброшенное из окон имущество — валькинговских «союзников» вытаскивали из теплых постелей и в лучшем случае нещадно секли. Не раз и не два Эйрару пришлось вмешиваться, удерживая толпу, потому что Микалегон с Рогеем, казалось, одичали и захмелели от крови, да и карренские Воеводы выглядели не лучше. Наконец, Плейандер остыл в достаточной мере, чтобы подумать о все еще не захваченной цитадели на вершине горы. Собрав сколько-то латников и вооруженных горожан, он расставил их вдоль частокола, который в обычные дни прикрывал цитадель от города, а теперь — защищал город от крепости, вдруг ставшей враждебной.

Потом отправили гонца за Черным Галлилем. Еще один гонец отправился к кораблям, где под охраной Эрба оставались женщины, с наказом привести все суда в городскую гавань, но ни в коем случае не спешить с высадкой на берег…

…Под утро Эйрар с некоторым изумлением увидел себя творящим суд и расправу у подножия статуи короля Аргименеса. По обе руки молодого вождя сидели наиболее уважаемые горожане из числа носивших Железное Кольцо. Эйрара избрали судьей после того, как он закричал: «Не сметь!» и созвал воинов на подмогу, так и не дав разъяренным нааросцам вздернуть какого-то малого прямо на статуе: люди утверждали, что это был подкупленный валькингами предатель.

Суд шел долго. Эйрар продрог и смертельно устал, и кто-то, заметив его состояние, сунул ему в руку маленькую кружку. Напиток обжег горло.

— Давайте следующего, — сказал Эйрар.

— Вот Лавен Хавальдсон по кличке Болтун. Он был в войске «союзников» в битве у дамбы, когда разбили салмонесцев.

— Кто утверждает, что Лавен — «союзник»?

— Я! — вышел вперед какой-то мужчина, но к уху Эйрара склонился один из горожан:

— Это шурин Лавена, а тот здорово не ладит с женой.

— Посадить Лавена под замок, — приговорил Эйрар. — На два дня. Пусть он предстанет перед обычным судом, если за это время найдутся свидетели.

— Я готов свидетельствовать здесь и сейчас!.. — закричал обвинитель.

— Каким это образом, интересно? — спросил Эйрар. — Ты что, сам был среди «союзников» в той битве?

Зрители засмеялись и засвистели. Лавена увели, а на его место вытолкнули другого, по виду — сущего валькинга.

— Я действительно валькинг… но я — мирный торговец шерстью из Мариаполя! Я ни в чем не виноват! — оправдывался этот человек. — Мое имя Морардей, я приехал по делу…

Кто-то крикнул:

— По шпионскому делу!

— Он действительно покупал шерсть, и притом неплохо платил, — возразил другой. Казалось, разбирательство зашло в тупик, но тут появился Рогей и пристально вгляделся в лицо обвиняемого при свете огня:

— А ведь мы встречались прежде, приятель! Только тогда ты был у виконта Изелэ дезерионом. Я видел тебя во время казней в Мариаполе! А потом — в доме у нашей общей подруги, откуда ты, помнится, сбежал без камзола и без значка, который я все еще храню… — и поднял кружку с вином: — Я пью за твою шею, ибо ей недолго осталось носить голову. Вождь Эйрар! Это валькинг и воин, а значит, несомненный шпион. Я свидетель тому!

Эйрар приказал коротко:

— Обезглавить.

— Я делал это не по своей воле! — закричал валькинг. — Я подчинялся приказу! Дайте мне по крайней мере священника…

Его поволокли прочь, и Рогей засмеялся ему вслед, Эйрару показалось, будто в толпе мелькнул один из сыновей Виклида. «Что сказал бы старый сосед, увидев меня здесь!» — пронеслось в голове. Но почти тотчас Эйрар обо всем позабыл: тыча копьями в спину, вперед вытолкнули еще двоих… стало трудно дышать, а три бессонные ночи так и навалились на плечи страшной усталостью. Перед ним стоял Эльвар Эйрарсон. Отец, зачавший, вырастивший и воспитавший его. А подле отца — Толо, его, Эйрара, дядя.

Эйрар медленно поднялся. Он качался от изнеможения, раненая нога затекала болью и казалась чужой. Понемногу светало, и он впервые заметил, что его одежда была сверху донизу измарана кровью и грязью.

— Хватит с меня на сегодня, — сказал он. — Эти двое — мои близкие родственники, а где тот судья, который способен беспристрастно судить собственную родню?» Слушайте, есть здесь в Нааросе, наконец, хоть какая-нибудь кровать?

35. Наарос. «Я свободен!»

— А ведь я всегда старался быть тебе хорошим отцом, Эйрар, — сокрушался старик. — Грех вымолвить, но я рад, что твоя мать не дожила до этого дня и не видит, каким ты стал. Она бы не вынесла…

Он сидел горестно сгорбившись, в порванной одежде, жидкая борода жалко торчала. Эйрару казалось, что отец совсем поседел и как будто стал меньше с того дня, когда они в последний раз виделись. Однако манера говорить была прежней. Эйрара снедало волнение, он не мог понять почему, потом сообразил и почти рассердился: он, как мальчишка, все еще ждал отцовской оплеухи, которая могла вот-вот воспоследовать. Он сказал: