Флетчер Прэтт - Колодец Единорога

Флетчер Прэтт

Колодец Единорога

Прежде, чем начнется эта история…

Читатель! Эта книга принадлежит Вам. Вы в ней полный хозяин. Произносите все имена и названия, как Вам заблагорассудится. Если же Вы встретите другого читателя и затеете разговор — что ж, придете к какому-нибудь соглашению, а правила — правил навязывать Вам я не собираюсь.

Когда Вы начнете читать — я вполне допускаю, что время от времени Вам будут мерещиться какие-то тени и смутно памятные голоса из другого мира, не из того, о котором я стану рассказывать. Пусть это Вас не удивляет, читатель. Ибо таинственное очарование всякого повествования, реального или придуманного — а кто возьмется решительной рукой чертить меж ними границу? — состоит в том, что все они как бы вышивают по одной и той же канве, но узор так и остается незавершенным. Не напоминает ли это мозаичную мостовую, чей рисунок меняется за каждым поворотом?.. И не оттого ли мы так любим шагать по узорчатой мостовой и следить за перипетиями какой-нибудь истории, особенно, когда срочные дела не висят над душой? Всякий раз мы ждем встречи с однажды испытанными впечатлениями, а когда эта встреча приходит — нам кажется, будто чего-то недостает, и ожидание начинается снова. Так в реальном мире Наполеон-Август не то чтобы в точности повторяет путь Наполеона-Цезаря, а судьба Бонапарта-Гитлера не равна судьбе его прототипа. Так и в мире придуманном… но, впрочем, мы отвлеклись.

Я всего лишь хочу подвести Вас, читатель, ко вратам этой истории — а выдуманная она или нет, разбирайтесь уж сами. Одному ирландскому летописцу (звали его Дунсэни) некогда взъерошил волосы ветерок, донесшийся из этих врат. Дунсэни добросовестно записал все, что ему примерещилось, и назвал свой труд «Король Аргименес и Неведомый Воин». Впрочем, изложенные там события происходили многими поколениями ранее тех, о которых буду рассказывать я, да и интересовало Дунсэни не все, лишь малая часть, а именно: восстание короля Аргименеса. Ирландский хронист даже не упоминает, что Аргименес восстал против язычников Дзика, которые вломились в мирную и тихую тогда Дейларну, неся свою веру на остриях мечей. Другое дело (об этом добрый Дунсэни все-таки обмолвился), что они, как и все завоеватели, очень скоро погрязли в роскоши и разжирели.

Так вот, Аргименес стал одним из величайших королей, чьи имена сохранили нам летописи, и его сын Аргентарий не намного отстал от отца. Они счастливо правили дейлкарлами… да, тут еще надобно заметить, что до нашествия дейлкарлы составляли единый народ с теми, кого впоследствии стали называть валькингами, ибо каждый их граф принимал имя Вальк; это подтверждается хотя бы тем, что у дейлкарлов и валькингов с тех давних пор сохранилось много общих обычаев. А горные графства — такие, например, как Аквилем и обе Ласии — Западная и Восточная, — были в те времена просто глухими углами Дейларны, куда захватчики из Дзика так и не добрались. Тамошние жители были по преимуществу темноволосыми, тогда как прибрежные дейлкарлы, как и вторгшиеся язычники, отличались светлыми волосами. Вот валькинги и вообразили себя единственными законными наследниками Дейларны. Когда наконец захватчиков выгнали, они потребовали себе привилегий, которыми обладали прежде — вернее, им казалось, что обладали, а это вовсе не одно и то же. Начались распри… Дейлкарлы побывали под игом, а валькингов уберегла судьба, но они от этого только сделались нетерпимее.

Впрочем, те и другие все еще чтили Империю; какую Империю? — ах да, ведь король Аргименес уже в преклонные годы взял в жены принцессу из города Стассии, лежавшего за полуденными морями. Те моря звались еще Синими — и вот там-то, в имперских владениях, незадолго пред тем было нечаянно обретено чудо вселенной — кладезь умиротворения, тот самый Колодец Единорога, о котором я и собираюсь поведать. Тогда-то покорились Империи буйные жители Двенадцати Городов, прежде не ведавшие над собою хозяина; покорились лишь ради того, чтобы причаститься к благодати Колодца. Города эти расположены к юго-востоку от Стассии, среди полуостровов и островов, населенных народами, не знающими истинной веры; говорят, там носят юбки и не брезгуют многоженством. Даже свирепые язычники Дзика стали чтить мир, несомый Колодцем… впрочем, не раньше, чем их несколько раз победили в бою Аргименес, Аргентарий и, наконец, Ауреол — тот самый, что первым назвал свое королевство Империей и сменил серебряное тронное имя на золотое.

А восточнее Дейларны лежит Салмонесса, известная пылким женолюбием своих герцогов; всего же южнее раскинулась страна Ураведу и богатейшие Острова пряностей, чьи жители, синекожие язычники, не знают одежд, кроме лоскутка материи на бедрах; а к северу простирается Миктон, и никому не ведомо, где его дальние границы, уходящие в вековечный туман, во владения коротконогих колдунов… Впрочем, все это можно будет найти и на картах, и на страницах нашего повествования. Начинается же оно как раз в те времена, когда валькинги и их графы действительно стали править Дейларной…

1. Изгнан из дому

Эйрар услышал топот копыт еще прежде, чем всадники миновали угол живой изгороди. Шестеро верховых молча проехали мимо большого платана. Первым показался пожилой человек в грязновато-синей одежде, со спутанной бородой. Наверняка судебный пристав. За ним — трое лучников, один из них — темнокожий уроженец Миктона, заранее натянувший на лук тетиву… А посередине — ненавистный Фабриций. Фабриций кутался в подбитый мехом теплый камзол. На широком плоском лице застыло высокомерное выражение. Позади ехал слуга, и его лошадь то и дело спотыкалась.

Эйрар поднялся. Зимнее солнце светило ему в лицо сквозь голые ветви. Один из лучников спешился, чтобы подержать стремя его превосходительству приставу. Печати, гирляндой висевшие у пристава на животе, звякали одна о другую, как надтреснутые сковородки. Он вытащил из рукава свиток пергамента:

— У меня поручение к Эльвару Эйрарсону. Именем графа.

— Его здесь нет, — отозвался юноша. — Я — Эйрар Эльварсон. Говорите со мной.

За спиной пристава Фабриций покачал головой, лицо его выражало кроткий упрек. Впрочем, Эйрар хорошо знал, какая бездна низости за этим скрывалась…

— Ты замещаешь его как наследник? — спросил пристав, и это прозвучало скорее как утверждение. Не дожидаясь ответа, он продолжал: — Я приехал, чтобы конфисковать этот хутор, называемый Трангстедом, согласно уставу, данному четырнадцатым графом Вальком на четвертом году его милостивого правления и утвержденному его величеством императором Аурарисом. Владелец означенного имения задолжал казне налог на стены за два года. Кроме того, он взял ссуду у человека по имени Леонсо Фабриций. Ссуда была зарегистрирована в канцелярии округа Вастманстед и заверена собственноручной подписью Эльвара Эйрарсона.