Павел Буркин - Полночь мира (=Пепел Сколена)

  Начавшись жалобно, будто Маллия и сама была готова провалиться сквозь землю от стыда, песня незаметно обрела силу, звучность и ярость - словно снова, как сто тридцать лет назад, она звала в смертельный бой, к смерти или победе. Так в его родном мире звучала "Песня смелых" или "Песня о Днепре". Такие песни не рождаются абы когда - лишь в годы великих испытаний, в эпоху страданий и героизма. Но живут гораздо дольше, чем породившие их войны и революции, и новые поколения находят в них новый смысл, может быть, совсем не такой, какой вкладывали в простые слова авторы... Песни начинают самостоятельную жизнь.

  - А что поют у вас на родине, Моррест-катэ? - спросила вдруг Олтана. Моррест удивленно моргнул. Он как-то не задумывался об этом в Алкрифе. Напеть ей, что ли, что-нибудь из отечественной попсы? "Зайка моя..." - упрямо вертится в голове. Но после героической баллады такая песенка - просто кощунство. И не удастся отвертеться тем, что нет ни слуха, ни голоса: в мире, где нет радио, а дороги долги, поют все: в пути: пешком, на облучке телеги или в седле, за пахотой или прядением, на пирах, на свадьбах и даже похоронах... Соответственно, и песни есть разные, на все случаи жизни. Человек может не распевать песни непрерывно, но хоть несколько он не может не знать. А жрецу полагается знать религиозные песнопения и исторические баллады. Значит, петь придется. Хоть что-нибудь, и желательно, совпадающее с заданной темой.

  Устав перебирать варианты, Моррест решился и запел. Он сам не знал, где слышал чеканные строки, но после песни про Аттард они звучали в тему:

  Мать над ним не склонилась, чтоб веки смежить, -  Так и смотрит мертвый во тьму.  А ему бы, веселому, жить да жить,  Умирать бы ему к чему?*

  Моррест сообразил петь по-русски, выдавая родной язык за кетадринское наречие. Поэтому не понадобилось объяснять, что такое "пулемет" и "Россия". А ярость давно отгремевшей войны, звеневшая в песне, впору пришлась людям, пережившим Великую ночь и гибель своей страны. Моррест даже поразился такому успеху: друзья долго молчали, словно отдавали дань уважения тем, о ком была сложена песня. А когда, наконец заговорили, голоса звучали тихо и отчего-то торжественно:

  - Ты хорошо поешь, Моррест, - произнесла Маллия. - Запиши эту песню, чтобы она не потерялась во времени, раз ты летописец.

  Внезапно Моррест ощутил укол стыда: получается, он как бы своровал песню у того, неизвестного ему поэта. Но он даже не знает, как его звали, так что объяснять бесполезно.

  - Одного не могу понять, - решился он нарушить молчание. - Вы живете тут со времен Империи - и алки ничего вам не сделали?

  Лицо Маллии стало жестким, будто вырезанным из дерева. В глазах на миг полыхнула лютая ненависть - лютая и в то же время бессильная, обреченная.

  - Пытались. Как раз когда Амори отложился от Империи. Только они отчего-то опоздали, а когда решились, мы уже были готовы. Нам удалось овладеть арсеналом одной из воинских частей Империи, а когда алки пришли нас резать, мы их встретили стрелами. В том бою погиб мой муж. Амори понял, что малой кровью с нами не разделаться, а его армия только создавалась, ему нужны были солдаты для похода на халгов и дальше. А когда он набрал большое войско, понял, что именно мы поставляем алкам корабельную древесину. Перебей нас - и у тебя не станет флота.

  - И что, он не попытался...

  - Создать лесопилку в другом месте? Это не так просто: надо валить не абы какие деревья, а особых пород, возраста, не имеющие изъянов и червоточин, потом их особым способом обтесывать, сушить до определенной степени - чуть передержишь, и дерево потрескается, а недодержишь - будет гнить и плохо плавать. Потом бревна надо пропитывать специальным составом, его у нас передают от отца к сыну несколько семей. При этом некоторые сушат в согнутом состоянии, чтобы получились рангоуты и рулевое весло, а другие, наоборот, выпрямляют. И обтесывают особым способом. И везут обернутыми в рогожу, чтобы их не намочили раньше времени дожди. Только тогда судно прослужит больше века, сможет выдержать шторма и ходить по морю почти круглый год. Это целая наука, господин.

  Моррест кивнул. Похоже на то. Значит, Амори пришлось терпеть этих сколенцов, как в его мире "манагерам", умеющим только "пилить" и "крутить" деньги, приходится прислушиваться к советским технарям. Небось, Амори еще и радовался, что его вояки ушли битыми, особенно если вспомнить, как он отзывался о врагах! Он ведь наверняка счел это вызовом - и поводом для алков освоить еще одно важное дело. Освободиться от зависимости от сколенцев. Но...

  - Он пытался подготовить своих специалистов? - тревожно спросил Моррест.

  - Чтобы мы стали не нужны? - опять с полуслова поняла вдова. - Само собой. Он даже нашел у нас несколько отщепенцев, готовых за гроши продавать свои знания и умения алкам. Помню, как в тот же год по осени приехали вербовщики, золотые горы ведь обещали! Но большинство чуяли западню. Все же несколько человек, младшие сыновья либо сироты, польстились и уехали. Они больше не возвращались. Но удалось ли ему задуманное, не знаю.

  "А если удалось, то..." - подумал Моррест. В голове стали оживать нехорошие предчувствия, ворохнулось вычитанное в книгах настоящего Морреста, найденных в библиотеке Эленбейна. Это там, на Земле, остались ООН, "врачи без границ" и добрые дяди-миротворцы. И торговцы наркотой да органами, правящие новоявленным государством Косово, но это уже другая песня. Здесь племена резались веками, не стесняясь этого и не желая посредников. Резались так, что Басаев шаловливым ребенком покажется. Нет, угодить в жернова геноцида не хочется. Надо их предупредить - тем более, что местные попутчики в Ведьмином лесу окажутся не лишними.

  - Много ли леса продано в прошлом году? - спросил он, решив проверить догадку. - Ну, на корабельную древесину? Они не отказываются брать?

  - Точно! - поразилась Маллия. - Мне говорил старейшина: его сына Хегер когда-то вылечил от глухоты.

  - Так что сказали алки?

  - Алк-представитель судостроителей прошлой осенью взял едва половину обычных закупок. На вопрос, почему куплено так мало, он сказал, что много древесины осталось на складах, в этот год хватит и меньшего количества. И еще: обычно они платили вперед, а на следующий год брали древесину. Но теперь алк платил только за то, что на самом деле получил, вперед платить отказался напрочь!

  - То есть одно из двух: или алки рассчитывают сбить цену, или...

  - Старейшина предлагал скинуть цену, но продать все, что накопили. Алк отказался и от этого.