Павел Буркин - Полночь мира (=Пепел Сколена)

  Впереди ширился шум - в нем нетрудно узнать голос большой, многолюдной толпы. Толпы галдящей, толкущейся, ругающейся, поглощающей хмельное... Торгующей. При Империи Самур стоял на самом коротком пути в столицу, здешний рынок стихал лишь поздней осенью - чтобы, как только просохнут дороги, снова вместить тысячи торговцев и покупателей. Сейчас и город, и рынок изрядно захирели, но именно в окрестностях Самура рос настоящий корабельный бор - то, без чего у Амори не было бы сильнейшего флота Сэрхирга. Видно, потому хитроумный король и не стал сживать со свету местных сколенцев - просто обложил их разорительными податями и повинностями, а остальное предоставил "невидимой руке рынка".

  Рыночная толчея приняла их и закружила в своем водовороте. Строгие серые плащи мужчин контрастировали с яркими, разноцветными женскими нарядами. Женщин сопровождал перезвон дешевых бронзовых украшений: как бы бедна сколенка не была, она никогда не станет пренебрегать украшениями - хотя бы самыми дешевыми, медными или стеклянными. Ну, а если побогаче, в ход пойдут золото и серебро.

  - Не понимаю я их, - не удержался от насмешки Моррест. - Ходят в рванине, голодные - но все в украшениях. Неужели нельзя вместо побрякушек...

  - Нельзя, - отозвалась Олтана, и Морреста удивил строгий тон. - У нас женщина носит все сбережения на себе. Это - запас на черный день, то, с чем пойдут замуж или завещают детям. Если украшения бронзовые или медные - считай, им и еда не каждый день перепадает.

  Моррест потупил глаза: видно, он еще долго не будет понимать, как живут сколенцы. Интересно, а Эвинна Верхесколенская украшения носила? То есть, носит?

  - Хегер?! - раздалось в толпе. Миг - и чернокнижника стиснула в объятьях какая-то женщина средних лет. - Совсем о нас забыл, проказник! Знаешь, недавно мы такого страха натерпелись - когда прискакал гонец и объявил... Мы боялись, тебя во всем обвинят, ведь невежды во всех готовы видеть колдунов. Да и на язык ты невоздержан, и хоть бы думал вначале!

  - О как! - восхитился Альдин. - И когда успели?

  Хегер огляделся. Сколенцы слишком не любят Амори и алков, но жизнь бродячего целителя учит осторожности. Только убедившись, что поблизости никого нет, он почти шепотом представил женщине спутников.

  - Позволь представить, сестра. Это Альдин, сын... внебрачный сын короля. Это Моррест, бывший придворный хронист. За ними Олтана - служанка. Ятос им Арелья - картиры. А это - моя старшая сестра Маллия.

  - Да, компанию ты себе подобрал, - усмехнулась Маллия, подбоченившись. - Ладно, пошли-ка со мной. Еще попадемся на глаза стражникам...

  - Так что там гонец говорил? - спросил Хегер, когда рынок с его толчеей остался позади. Теперь они брели узкой, грязной улочкой: по углублению, заменявшему сточную канаву, лениво текли протухшие помои. На главные улицы порой долетал ветерок, уносивший зловоние. Но здесь, в тесном кишечнике окраинных улочек, нечего было и надеяться избавиться от смрада. "Как тут их эпидемии не выкосили?

  - Говорю, гонец приезжал, - пояснила Маллия, осторожно ступая среди вонючих луж. Моррест старался идти след в след - его эта средневековая экзотика тоже не оставила равнодушным. - Привез указ Амори по Алкской земле. В нем описывались твои спутники, Хегер, только без картиров. И сам ты упоминался как пособник изменников, чернокнижник и разбойник. Как вы проскочили мимо стражи, ума не приложу! Но теперь появляться на улице вам опасно.

  - Откуда про меня-то узнали?

  - А как ты думаешь? Кто пограничный пост разгромил, да еще убил его командира?

  - Так среди жрецов вроде нет некромантов?

  - Зато один из тех, на кого вы так неосмотрительно напали в становище картиров, вас узнал. А потом признали некоторые из уцелевших солдат в крепости. А жрец почувствовал твою магию.

  - Я же еще ничего не рассказывал, - нешуточно удивился Хегер.

  - А рассказывать и не нужно. Любой, кто тебя знает, сообразит, как ты будешь действовать. Чего тут непонятного? А этих троих, гостей из Алкрифа, вообще легко узнать, приметы указаны толково.

  - Еще бы, - хмыкнул Моррест. И чуть склонил голову перед чернокнижником. - Нас троих знают высшие чиновники государства. Хегер, очень жаль, что мы подвергли вас опасности. И большое спасибо, что все-таки ты нам помог.

  - Не за что. Вы выручили меня не меньше. А вообще-то еще неизвестно, кто больше накуролесил под солнцем - вы всего лишь политические, а на меня жрецы зубы точат.

  Маллия и ее родные жили в покосившемся, казалось бы, непонятно как держащемся домишке, где их набилось, как сельдей в бочке. С первого взгляда Морресту стало ясно: нищета поселилась тут всерьез и надолго. В то же время внутри жилище было чистым и опрятным, от развешанных на стенах пучков трав исходил терпкий аромат. Удивительно, что семья лекарей, один из которых промышлял чернокнижием, жила в такой нищете. Или здешние жители отличаются редкостным здоровьем (что не похоже на истину - в этакой клоаке должен быть рай для инфекций), или... Вот это больше похоже на истину. Под властью короля-батюшки Амори, любящего порассуждать о геополитике, здешние сколенцы едва сводили концы с концами.

  До сих пор Моррест видел только благополучные, зажиточные города алков. Теперь ему стало ясно, откуда эта зажиточность берется, и на чьих костях стоит Алкское королевство. И, кстати, почему за Эвинной Верхнесколенской пойдет вся страна.

  Ужин оказался простым, без изысков, и не особенно сытным. Гороховая похлебка, хлеб с луком, ягодный морс... Но чего требовать от людей, едва сводящих концы с концами? Моррест был благодарен хозяевам и за это, тем более, что неподдельное веселье родственников Маллии искупало недостаток еды.

  - Маллия, ты же прекрасно поешь, - попросил Хегер. - Спой гостям про Аттард!

  "Аттард, - подумал Моррест. - Там же Эвинна с Амори воевала, точнее будет воевать - но до этого еще три года! И будет ли - вот в чем вопрос..." Потом вспомнил, что во времена Оллоговой войны там насмерть дрался арьергард отходящих после разгрома сколенцев. Давно это было, сто тридцать лет назад, давно умерли последние солдаты той войны. Главное было всем известно: за одноименной рекой Оллог ловко поймал имперские легионы в ловушку, армия вырвалась, но понесла чудовищные потери и больше не могла задержать наступление. Как всегда, солдаты заплатили за тактическую безграмотность очередного "чистокровного Харванида". Впрочем, раздумывал Моррест ровно до момента, пока Маллия не тронула струны старенькой лютни, наполнив дом серебряным звоном, и не запела:

   Мы сегодня оставили город Аттард,  За который сражались семь дней.  Враг от радости лютой ужасно был рад,  Ночь - от дыма пожарищ черней.

  Мы сегодня оставили город Аттард,  Потому что сильны слишком наши враги.  Лишь живые сумеют вернуться назад,  И отдать все земные долги.

  Мы шагали, за спины закинув щиты,  Мимо пышущих жаром руин.  И судил мудрый Стиглон, что из темноты  Старик согбенный вышел один.

  "Почему оставляете вы нас врагу? -  Он спросил. - В чем наша вина?  Я бы вышел на битву, да уж не могу,  Не простит вам бегства страна!

  Если трусы вы подлые - вот вам мое  Слово гневное, слово проклятья:  Пусть не пустят в ненастье в свое вас жилье  Ваши жены, дети и братья."

  Ничего не ответил сотник-храбрец,  Что шел с нами сквозь огненный ад.  Глаза сами сказали: "Не кори нас, отец.  Не навечно пришел супостат.

  Мы сражались с врагом, мы стояли стеной,  Знаем - можно его убить.  И однажды за все, что творит со страной,  Будет вынужден он заплатить.

  Мы однажды вернемся, по росной заре,  Чтобы встретить у сел родных солнце,  А они в мести пламени будут гореть,  Без пощады. Клянусь, мы вернемся".

  Начавшись жалобно, будто Маллия и сама была готова провалиться сквозь землю от стыда, песня незаметно обрела силу, звучность и ярость - словно снова, как сто тридцать лет назад, она звала в смертельный бой, к смерти или победе. Так в его родном мире звучала "Песня смелых" или "Песня о Днепре". Такие песни не рождаются абы когда - лишь в годы великих испытаний, в эпоху страданий и героизма. Но живут гораздо дольше, чем породившие их войны и революции, и новые поколения находят в них новый смысл, может быть, совсем не такой, какой вкладывали в простые слова авторы... Песни начинают самостоятельную жизнь.