Сергей Осипов - Луна над Лионеей

Или падающие в океан самолеты.

Или все это вместе взятое.

Какое емкое слово – «но».

И теперь все сначала.

12

Ноутбук ударился о край стола и упал на пол. Судя по перепуганным глазам секретаря, ему было очень жаль, что так получилось, но он ничего не мог с собой поделать. Кашель не просто душил его, он рвался наружу с бешеной энергией зверька, который уже выел секретарю все внутренности и теперь нуждался в новой добыче. Сложившись пополам, парень кое-как добрел до дверей, вышел из королевских покоев, закрыл за собой дверь и, судя по звукам, рухнул наземь.

– Как вовремя, – скрипнул голос из тени. – Я думала, мне придется его задушить. Потому что свидетелей такого позора лионейской короны быть не должно.

Утер вытер пот со лба, попятился назад и скорее упал в кресло, нежели сел. Смайли выждал и убедился, что король больше не пытается вскочить, добраться до Фишера и вцепиться тому в глотку. Только тогда гном бросил уничижительный взгляд на рыцаря-администратора, поправил галстук и вернулся на свое место. Фишер молча опустился на краешек стула. Сейчас эти трое казались Насте похожими на мальчишек после игры, которая оказалась вовсе не такой забавной и гораздо более утомительной, нежели им обещали. Но игра и вправду оказалась еще та.

– Надо его поднять, – не без труда выговорил Утер, справляясь с одышкой. – И отвести ко врачу.

– Охрана разберется, – успокоил его Смайли.

– У нас еще есть охрана?

– Возле королевских покоев – да, есть.

– Жалкое зрелище.

– Что? – Утер уставился в темноту, откуда прозвучали эти слова.

– Я сказала, что это было жалкое зрелище. Недостойное короля Лионеи.

– Ты, наверное, не расслышала. Он, – Утер ткнул пальцем в Фишера, – хотел убить Дениса.

– И убил 125 человек, – добавила Настя.

– Что? Ах да, да. Мы ведь хотели предать смерти вампира за покушение на Дениса, а мой… – Утер оглядел Фишера с головы до ног и, видимо, сделал вывод, что этот человек более не достоин называться «мой». – А глава королевской администрации занялся тем же самым покушением на моего сына.

– Он сделал еще хуже, – сказала королева-мать. – Он провалил это дело. И мне это не понравилось.

– Что?

– Представь, что он охотился не за Денисом, а за опасным врагом нашей семьи. Мистер Фишер, если вы станете так бороться с нашими врагами, то они должны учредить премию в вашу честь.

– Эй! – Настя едва не затопала ногами. – Вы что, совсем не слушаете? Он взорвал целый самолет! Погибли 125 человек, которые вообще не имели никакого отношения к Лионее!

– Трое из них воспользовались чужими документами и чужими кредитками, а это нехорошо. Остальные… Я думаю, у остальных тоже были грехи. Не бывает безгрешных людей на борту трансатлантического рейса. И довольно об этом, принцесса. У нас есть более важные дела, чем оплакивание каких-то незнакомых нам людей.

– Хотите поговорить о Леонарде? – негромко предположил Смайли.

– О Леонарде? А что о нем говорить?

– Расскажите, как вы познакомились.

Насте стало по-настоящему жалко Утера. Он страдал не только физически, но и морально. Он не понимал, что происходит, он не знал, кому теперь верить, и был не в силах удерживать эти эмоции внутри себя, так что они были четко выведены прямо на лице короля.

– Смайли, что за?.. Мама?

Королева-мать помедлила, а затем сказала совсем не то, что надеялся услышать ее венценосный сын:

– В этой комнате все-таки есть один сообразительный… Одно сообразительное существо. Но это не ты, Утер. Какая жалость.

– Ты знаешь Леонарда?

– Да, я знаю Леонарда.

– Ты… Ты с ним заодно?

– Утер, мой мальчик, я заодно с тобой. Только вот ты никак не можешь понять: заодно – это за что именно?

– А ты понимаешь?

– Безусловно. Я не выжила из ума, как тебе иногда кажется. Мои мысли сейчас яснее, чем когда-либо, потому что тело мне не мешает. Когда у тебя есть здоровое, полное сил тело, оно создает слишком много искушений, оно отвлекает. Поэтому великие маги прошлого так упорно старались отделить разум от физической оболочки. И Леонард, между прочим, тоже.

– Ну и как? Получилось?

– Он все реже ею пользуется. В конце концов он оставит ее и превратится в свободный дух.

– Ты действительно его знаешь, – сделал вывод король.

– Утер, ради бога.

– Смайли, давно ты…

– Пару дней.

– И как ты…

– Ваше величество, принцесса Анастасия крайне подробно изложила свои прошлогодние приключения. Я тщательно их изучил и проверил, все было понятно, кроме одного эпизода. Когда Анастасия отправилась на первое свидание с Михаилом Гарджели, ее остановили двое. Один из двоих, Леонард, сотворил нечто вроде заклинания, усилившего сходство Анастасии с покойной женой Гарджели. Меня же интересовала спутница Леонарда, женщина явно неслучайная, понимающая, что происходит. Когда все мои поиски ни к чему не привели, я попросил принцессу Анастасию пройти сеанс регрессивного гипноза, чтобы восстановить в памяти тот день и повнимательнее рассмотреть лицо женщины. В результате Анастасия увидела лицо вашей матери, государь.

– Это правда? – тяжелый взгляд Утера переместился к Насте.

– Да, правда….

Она хотела сказать: «Правда, я увидела не тот день из прошлого, я видела что-то из будущего, но уж там все было как в аптеке: королева-мать и Леонард атаковали Лионею в компании всяких монстров».

– Но ведь Леонард пытался меня убить, – с детским недоумением произнес Утер. – Мама?

– Что – мама? Пытался, ну и что? Ты думаешь, я его контролирую? Думаешь, это моя комнатная собачка? Нет, дорогой сынок, это настоящий маг, подобного которым не было уже много лет. И как любой истинный маг – он монстр, он чудовище, и он в состоянии сокрушить Лионею и перевернуть мир вверх тормашками.

– Тогда зачем ты с ним связалась?

– Потому что мне надоело смотреть на вырождение моей собственной семьи, Утер, на вырождение Лионеи. Выгляни в окно и посмотри на город! Ты увидишь темные окна, ты не увидишь ни людей, ни машин. Они все ушли, просто потому что им не заплатили за три месяца! Они служили тебе за деньги, понимаешь? Только за деньги. Президенты и премьер-министры давно уже не звонят тебе и не сидят в твоей приемной, Утер. Всем наплевать на Лионею, потому что от нее ничего не зависит.

– Кхм, – вдруг подал признаки жизни Фишер. – Значит, теперь я могу сказать?

– Скажи, – голос королевы-матери был все таким же скрежещущим, но все больше в нем становилось власти, истинной, тяжеловесной; скрежетал уже не просто кусок металла, а танковые гусеницы, глухие ко всем аргументам, кроме своей собственной мощи. И Фишер чувствовал эту мощь куда лучше, чем остальные.