Кэтрин Куртц - Хроники Дерини

Риммелю плохо верилось, к примеру, что достаточно приколоть пучок колокольчиков или ромашек к дверям Бронвин и семь раз сказать: «Аве», чтобы заслужить ее благосклонность. Или, скажем, положить Кевину на тарелку жабу. Он просто сделает выговор своим слугам, чтобы были поаккуратнее.

Но многие говорили Риммелю. что если он вправду хочет добиться любви этой леди, то есть здесь одна старая вдова, живущая в горах, по имени Бетана, которая помогает обезумевшим от любви молодым людям. Если Риммель возьмет с собой побольше провизии и немного золота — Бетана может его выручить.

И Риммель решил попытать счастья. Он все время осознавал, что совершает нечто противозаконное, — Риммель и помыслить не смел бы о таких вещах, не потеряй он голову от любви к прекрасной Бронвин де Морган. Теперь же видел только в этой вдо-ве-колдунье свое спасение. Бронвин — это дивное создание — должна принадлежать ему, или и жить незачем. С помощью зелья, приготовленного ведьмой, Риммель мог бы отвратить Бронвин от лорда Кевина и заставить ее полюбить себя, простого строителя.

Он вошел в комнаты Кевина и огляделся, ища свой проект. Комната мало отличалась от соседних спален с тех пор, как все они были приспособлены для иноземных гостей. Но кое-что здесь все же принадлежало Кевину; Риммель посмотрел на складную табуретку, прикрытую маклайновским пледом, на нарядный коврик перед кроватью, на покрывало постели — сюда Кевин через три дня приведет Бронвин, если он, Риммель, не успеет помешать этому.

Он осмотрелся, решив не загадывать вперед: будь что будет. Его план лежал на столе. Взяв свитки, он направился к двери, и тут его внимание привлекла вещица, блеснувшая в солнечном луче, что лежала на крышке маленького ларца.

В таком обычно хранят жемчуга, кольца, броши, цепочки и орденские знаки. Его внимание привлек овальный медальон на золотой цепочке, слишком хрупкий и миниатюрный, чтобы принадлежать мужчине.

Не раздумывая, он взял медальон и открыл его, оглянувшись на дверь и убедившись, что рядом никого нет.

В медальоне был портрет Бронвин — такой прекрасной он ее еще никогда не видел: золотые волосы каскадом спадали на плечи, легкая улыбка играла на губах.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Риммель сунул медальон в карман куртки, выбежал из дома и, ничего не видя вокруг, устремился к своим собственным комнатам. Свидетели этого бегства — найдись такие — приняли бы его за одержимого.

Бронвин оторвала голову от перил, окружавших могилу ее матери, и посмотрела на ее прижизненное изображение.

Она вдруг поняла, что задета случайно подслушанным разговором больше, чем ей казалось поначалу, и не знала, что делать. Бронвин не хотела ссориться с этими женщинами, не хотела требовать, чтобы они извинились за свою болтовню, — это все равно ничего бы не изменило.

Она продолжала рассматривать изваяние, внимательно вглядываясь в черты лица. Как бы поступила на ее месте эта необыкновенная женщина — ее мать?

Леди Алиса де Корвин де Морган была удивительно красива. Мастер из Коннаита с редким искусством запечатлел это в скульптуре из алебастра. Даже сейчас, когда Бронвин повзрослела, она вновь чувствовала себя рядом с ней ребенком; статуя, казалось, была полна жизни, и стоило лишь произнести какое-то тайное слово, чтобы она начала дышать и двигаться.

Витраж над могилой был озарен лучами солнца, в маленькой часовне на всем играли оранжевые, золотые и багровые блики: и на могиле, и на сером плаще Бронвин, и на алтаре черного дерева несколькими ярдами правее.

Бронвин услышала, как открывается дверь, и, обернувшись, увидела Кевина, заглядывающего в часовню. Прежде чем подойти к ней и стать рядом с могилой, он преклонил колени перед распятием.

— Я уже не знал, где тебя искать, — тихо сказал он, мягко беря ее за руку. — Что-то не так?

— Нет… то есть да. — Бронвин покачала толовой. — Я не знаю.

Опустив глаза, девушка посмотрела на свои руки, тяжело вздохнула, и Кевин внезапно понял, что она вот-вот заплачет.

— Что случилось? — спросил он, обнимая ее за плечи и привлекая к себе.

Бронвин разрыдалась, уткнувшись носом ему в плечо. Кевин дал ей поплакать некоторое время, потом сел на ступеньки лестницы и, взяв ее на руки, стал укачивать, как плачущего ребенка.

— Сейчас, сейчас… — тихо бормотал он, — Все будет в порядке. Ну что, поговорим?

Когда ее рыдания утихли, Кевин расслабился, отклонился назад, поглаживая ее волосы, глядя, как колеблется их тень на белом мраморном полу.

— Помнишь, как мы детьми приходили сюда играть? — спросил он.

Увидев, что она вытирает слезы, Кевин подал ей платок.

— Я думаю, мы чуть не довели мою мать до безумия тем летом — последним, помнишь? В тот год Аларик отправился ко двору. Ему и Дункану было по восемь, мне — одиннадцать, а тебе — года четыре, и ты была очень мила. Помню, играли в прятки, и мы с Алариком прятались здесь, за алтарем, там, где висят облачения. А старый отец Ансельм вошел и застиг нас, и грозился все рассказать матери.

— Я помню, — сказала Бронвин, улыбаясь сквозь слезы, — А через несколько лет, когда мне было десять, а тебе семнадцать, ты был уже совсем взрослый, и мы… — Она опустила глаза, — И ты предложил мне обручиться с тобою.

— И никогда не пожалею об этом, — улыбнулся Кевин, целуя ее в лоб. — Что случилось, Брон? Могу я чем-нибудь помочь?

— Нет, — сказала Бронвин, тоже пытаясь улыбнуться, — Я сама виновата — подслушала кое-какие вещи, которые мне не хотелось бы слышать, и это расстроило меня больше, чем я думала.

— Что ты услышала? — спросил он, отстраняя ее от себя и заглядывая в лицо. — Если тебя что-то беспокоит, скажи мне, и…

Она покачала головой.

— Никто ничего не может поделать Я же не виновата в том, что я такая… Три дамы разговаривали между собой, только и всего. Им не нравится, что будущий герцог женится на Дерини.

— Вот незадача, — сказал Кевин, обнимая ее снова и целуя в макушку. — Ну, так уж получилось, что я очень люблю эту Дерини и никого другого знать не желаю.

Бронвин улыбнулась, потом встала, поправила платье и вытерла глаза.

— У тебя на все найдется ответ, да? — сказала она, беря его за руку. — Идем. Прости меня за все это. Нам надо торопиться, опоздаем к обеду.

— К черту обед.

Кевин поднялся и обнял Бронвин.

— Знаешь что?

— Что? — Она положила руки ему на плечи и заглянула в глаза.

— Я люблю тебя.

— Странно.

— Почему?

— Потому что я тоже люблю тебя.

Кевин улыбнулся и чмокнул ее.

— Очень хорошо, что ты сообщила мне об этом, — сказал он, выводя ее из часовни. — Потому что через три дня ты будешь моей женой.