Троецарствие. Дилогия (СИ) - Останин Виталий Сергеевич

– Ты бесчестишь меня! – без особого, впрочем, гнева, сообщила она. Скорее ее тон был ближе к обиде маленькой девочки, которой обещали куклу, но не купили в указанный срок. – Как ты можешь посещать веселые дома?

Сама девушка второй день не выходила на свет, что‑то, как я понял, с восстановлением сил после выстрела большой мощности. С тех пор, как мы встали на постой в городе, она старалась даже из комнат не высовываться. Только и видно было свору ее служанок, носившихся по дворцу с поручениями.

Я открыл было рот, чтобы выдать классическое мужское «дорогая, это не то, что ты подумала» в связке с «я все могу объяснить», но тут же захлопнул его, понимая, что ничего, кроме новой порции обвинений, в ответ не получу.

Повезло еще, что капитаны мои не успели расползтись по своим делам. В частности Мытарь, сообразив, что главе фракции грозит нешуточная опасность, принял удар на себя.

– Молодая госпожа Чэн Юэлян, вас явно ввели в заблуждение. – поклонился он. – Стратег Вань Тай действительно входил в двери дома развлечений, но не как клиент, а как новый владелец города. В частности, его интересовала доходность «Блудливого речного бога». В планах такая же инспекция второго борделя – «Похотливого бессмертного», но ее мы оставили на завтра.

Давно обращал внимание на то, что деньги для настоящего правоверного китайца объясняли все. Ну, или почти все. Сработал аргумент и сейчас. Юэлян важно кивнула, принимая довод, и поинтересовалась объемами поступлений налогов с такого важного бизнеса. Мытарь – когда успел выяснить? – ответил. После чего моя невеста смущенно улыбнулась, отвесила поклон и отправилась в свои покои, сообщив перед уходом, что хотела бы увидеться «со Стратегом Вэнем сегодня вечером, если, конечно, у того будет время».

– Сколько, ты сказал, они приносят в сезон? – поинтересовался я, когда девушка скрылась из виду. Цифру налоговых сборов я тоже услышал.

– Двести шестьдесят девять учжу[7] в сезон, одна тысяча триста сорок пять учжу в год. – повторил Мытарь с довольным лицом. После чего поправился: – Примерно половина налога выплачивается монетами, половина шелками, рисом и нефритом.

Содержание сотни воинов тяжелой пехоты в год обходилось моему бюджету в триста двадцать монет серебром. То есть один бордель покрывал четыре сотни воинов, а таких в Юйчжане было целых два. В высшей степени удачный город!

Сообразив, что во мне тоже проснулся китаец, я быстро свернул разговор и направился в свои покои. По пути меня перехватил Ван Дин, сообщивший, что с болот вернулся старший торговец Фу.

– Сбегай за Мытарем по‑быстрому! – сказал я Ваньке, а сам двинул навстречу.

– Что сказал Девятиголовый младенец? – поинтересовался я, войдя в помещение, которое можно было бы назвать залом для приемов. Прошел мимо склонившегося в поклоне торговца, уселся на уложенные друг на друга жесткие маты, которые тут заменяли кресла, принял от слуги чашку с чаем. Мимолетно подумал о том, что уже убить готов за глоток обычного растворимого кофе.

– Ваше превосходительство! – зачастил Фу. – Тот, к кому вы меня послали лично не встречался со мной! Я лишь передал послание и дождался ответа.

– Хорошо. – Я не позволил гримасе недовольства (ох уж эти формулировки китайские!) выползти на лицо. – Что в послании вождя жителей реки?

– Мне велели передать вам его слово в слово, но я опасаюсь произносить это вслух! – торговец стукнул лбом в пол.

– Как посланец ты не отвечаешь за содержание послания.

Что, кстати, не совсем так было. Частенько в китайской, да и не только в китайской истории правители казнили вестника, если полученное послание приходилось им не по вкусу.

– Я не посмею!

– Торговец Фу, давай ты не будешь испытывать мое терпение? Я же по‑хорошему прошу. Даю слово, что ты и твоя семья не пострадаете, если сообщение будет мне не по нраву.

– Подданный услышал! – еще один удар лбом об пол.

– Говори уже!

– Сказано: «Продавец вина никогда не скажет, что вино разбавленное. Кто не умеет улыбаться, тому не стоит становиться торговцем. Тыква не бывает абсолютно круглой, человек не бывает абсолютно совершенным».

Я выслушал все это с непроницаемым лицом, хотя больше всего хотелось заржать в голос. Какого хрена это все значит? Вино, торговцы, тыква – что хотел сказать болотник? Или это такая изощренная форма издевательства? А может, просто переводчик сбоит? Ладно, чего мозг ломать, если есть советник, у которого зарплата больше, чем у сотни арбалетчиков?

– Советник У Ваньнан, что ты думаешь о сказанном?

Мытарь, который подошел как раз к озвучиванию сообщения, ответил:

– Думаю, мой господин, что Девятиголовый младенец требует больших гарантий безопасности, чем твое слово.

Так и захотелось вскочить и закричать дурным голосом: «Ах, значит, моего слова вам недостаточно?!» Делать этого, понятно, я не стал, хотя смотрелось бы, несомненно, очень по‑китайски. К тому же именно жители Поднебесной и запустили в мировой обиход понятие изощренного предательства.

– Каких? – уточнил я у Фу.

– Опять мне велено произнести дословно, – отозвался тот. – «Девушка выходит замуж к удовольствию родителей и уходит в семью мужа».

– Они хотят заложника, – тут же «перевел» Мытарь. – Кого‑то очень близкого для тебя. Полагаю, речь идет о молодой госпоже Чэн Юэлян.

Вот тут я уже не сдержался и выругался. Торговец Фу задрожал и даже предпринял попытку отползти от меня подальше.

– Эй! – рявкнул я в его сторону. – Я тебе слово дал, чего ты дрожишь, блин!

Юльку им отдай! Охреневшие болотники! Мало того что загадками разговаривают, так еще и заложников требуют! Кто тут вообще требовать имеет право? Забрались в глушь, куда без проводника не пройдешь, и условия тут свои ставят! А желтые, между тем, куда‑то уходят!

Будто услышав мои мысли, торговец Фу вдруг поднял голову и сказал:

– Велено так же сказать, что люди Юн Вэйдуна ходят кругами. Пока.

А я ведь ничего не говорил о том, что хочу сделать с засадным полком. В смысле, не передавал сообщения болотникам, чтобы те их задержали. Девятиголовый, надо полагать, сам допетрил зачем я хочу с ним встретиться. Что характеризует его как умного лидера. Только вот его требование заложника…

Нет, так‑то понятно, что это распространенная практика. Сплошь и рядом так поступают. Я вот тоже с одним правителем соседним обменивался «гостями», давая таким образом гарантию добрых намерений. Но Юлька… Откуда мне знать, что это не хитрый ход желтых, которые таким образом хотят лишить меня одного из сильнейших одаренных в войске? В контакте девушка, может, и не на многое способна, но на дистанции. В конце концов, именно она сломила сопротивление защитников Юйчжана.

– Если господина интересует мнение советника, то я тоже считаю, что мы не должны отдавать молодую госпожу жителям реки, – склонившись к моему уху, произнес Секретарь. – Она дочь господина Чэна, если что‑то случится с ней, вместо нового союзника мы получим очень мстительного врага.

Я кивнул. Да, традиция заложников, это очень по‑китайски, но в отношении Юльки не по‑людски как‑то. Не могу я на такое пойти. Она ведь одновременно и дочь важного союзника, и Стрелок девятого разряда, и девушка, которая мне очень нравится. Как я вообще смогу ей такое сказать? Мол, Юль, посиди в болоте, пока я переговоры буду вести. Риск небольшой, если что‑то пойдет не так, тебя, вероятнее всего, убьют, но ты же понимаешь – судьба Поднебесной на кону!

Она, конечно, поймет. Для нее это, блин, даже естественно. А для меня нет! Что я буду за мужик, который свою женщину – невесту! – отдаст в залог? Поедом же себя потом сожру! Да и ей в глаза смотреть не смогу. Как и объяснить, почему это нелепое для китайца чувство вины испытываю.

Черт! Все демоны ада и Янь‑ван к ним в компанию! Как же поступить? Согласиться на требования болотников – получить возможность союза и посадить на совесть пятно. Отказаться – лишиться возможности разобраться с десятитысячным отрядом и вдобавок прослыть немудрым правителем. Как, блин, в сказке, не помню, правда, какой, где царь приказывал: «Пусть явится не верхом, не пешком, не одета, ни раздета, без подарка, но с подарком».