Тэд Уильямс - Грязные улицы Небес

«Тем, кого может заинтересовать мое послание.

Это не последняя воля, а некий вид завещания. Так как содержание не касается моих финансовых накоплений, я сомневаюсь, что юристы согласятся со мной. Поэтому я не доверил документ моим адвокатам. Если бы мои друзья были по-прежнему живы, я отдал бы его им. К сожалению, у меня не осталось такой возможности.

Мне приходится рисковать. Многие люди, если не все, отнесутся к моему рассказу как к невероятной истории. Однако кем бы вы ни были, я заверяю вас, что не страдаю помрачениями рассудка и обладаю доказательствами, которые вполне удовлетворяют меня. Некоторые из них я опишу в своем отчете.

Отныне я считаю „жизнь после смерти“ доказанным и не подлежащим сомнению фактом. Душа может существовать без тела. И хотя многие догмы и запреты организованных религий мира оказались действительно такими неверными, какими они виделись мне, я вынужден признать, что религиозные деятели правы в своих базовых концепциях. Отрицая их, мы с моими коллегами были не правы. Небеса и Ад существуют.

Посетив в Лос-Анджелесе конференцию Международного альянса атеистов, я прочитал участникам одну из моих редких лекций о вреде, причиняемом миру, и Америке в частности, приверженцами организованных религий: христианами, иудеями, исламистами и другими соцветиями в букете теизма. После окончания конференции ко мне подошел темнокожий мужчина с седыми волосами. Поначалу я принял его за афроамериканца. Чуть позже мне показалось, что он мог быть африканцем или жителем Карибских островов. Во всяком случае, мужчина говорил с британским акцентом. Этот джентльмен похвалил мое выступление и предложил пообщаться в приватной обстановке. Заинтригованный его важным видом, я согласился отобедать с ним в ресторане.

За чашкой кофе мой новый знакомый начал задавать вопросы — не столько касавшиеся лекции, сколько моих убеждений. Он спрашивал меня о Боге: абсурдна ли идея Творца или она просто маловероятна? Почему век за веком люди продолжали верить в нечто большее, чем их обычная жизнь?

Я не вполне понимал, к чему он затеял этот разговор. Когда темнокожий мужчина дал мне свою визитную карточку, гласившую: „Преподобный доктор Мозес Хабари“, я был разочарован. Он показался мне одним из тех священников, которые повсюду ищут потенциальных новообращенных. Хотя я не чувствовал враждебности к духовным лицам, как некоторые из моих коллег по конференции, мне все равно не хотелось тратить время на его шаткие убеждения (точнее, на какой-то ненаучный вздор). Хабари засмеялся и сказал, что в моих словах имелась доля истины. Однако он не искал слабовольных мужчин и женщин, которых можно было склонить к вере рассказами об адских наказаниях. Он нуждался в людях, сохранявших скептицизм и целостность личностей даже перед лицом пугающих откровений.

Термин „откровение“ вызвал у меня отвращение. Это была одна из кодовых фраз для фантазий христиан о конце света. Однако мне понравилась приятная компания доктора. Мы по-дружески поговорили на другие темы, не относившиеся к религии, и по его просьбе я согласился вести с ним переписку.

Почти год наши контакты ограничивались редкими письмами. Хабари сообщал, что в последнее время он занимался чем-то очень важным. Он предложил мне ознакомиться с его проектом, но я ответил отказом, поскольку был загружен работой. Моя жена Молли умерла два года назад, и, честно говоря, у меня имелось свободное время. Однако я не упоминал об этом доктору. Тем не менее он решил, что я идеально подхожу для его проекта. Хотя наша переписка приобрела неторопливый темп (по одному письму в месяц, а то и в полтора), он начал присылать мне статьи, которые я считал, скорее, политическими, чем религиозными: о движении Третьего пути в Европе и других частях мира. Речь шла о поиске возможного пространства между левыми и правыми политическими партиями».

Читая рукопись покойного Эдварда Уолкера, я находил ее вполне понятной. Он был несколько многословным, поэтому я позволил себе пропустить две следующие страницы, повествовавшие о социальных интересах Хабари. Мне хотелось быстрее перейти (как тогда я с иронией думал) к более важному материалу.

«Настало время, когда доктор Хабари, ссылаясь на свой грандиозный проект, перестал использовать смутные термины о „религиозной свободе“ и „обретении нового пути, ведущего людей вперед“. Он начал говорить о своем детище как о реальном плане, уже запущенном в действие. И он описывал его как „идеальную возможность для таких персон, как вы, дорогой Эдвард“. Я дружил с Хабари достаточно долго, чтобы не подозревать его в мошенничестве и обращении неокрепших умов в свою неприхотливую ветвь христианства. Поэтому я согласился на откровенный разговор о его пресловутом проекте.

— Мы сделаем кое-что получше, дорогой Эдвард, — сказал он мне по телефону. — Я проведу для вас демонстрацию.

У меня не было никаких идей о том, что он задумал. Я предполагал, что мы поедем в религиозный центр с ограниченным доступом посетителей или посетим какую-то акцию милосердия. Многие духовные деятели, которым не удавалось „запудрить мне мозг своей белибердой“, иногда пытались получить от меня деньги. Щедрый вдовец казался им „дойной коровой“ — вероятным кандидатом для различных видов благотворительности.

Однажды в апреле два года назад Хабари приехал ко мне домой. Это был прекрасный весенний день. На абрикосах, посаженных у подъездной аллеи, распустились зеленые листья. Хабари усалил меня в свою битую старую машину и повез на другую сторону города. Он обещал показать мне нечто удивительное.

— Что бы вы ни увидели и ни почувствовали, сохраняйте благоразумие.

— К чему такие предупреждения? — с усмешкой спросил я. — Нам придется нарушать закон?

— Только законы физики, — ответил он. — Хотя на самом деле они останутся незыблемыми. Вы лишь увидите другие законы, которые находятся за ними.

Его сладкоречие смутило меня. Не хотел ли мой друг показать мне мраморную статую плачущей Мадонны? Или что-то более современное? Например, одну из самопровозглашенных жертв, которая была временно похищена НЛО? Но Хабари не раскрывал своих планов. Вскоре мы приехали в Стэнфордский госпиталь, припарковались на стоянке и, войдя в фойе, прошли в реанимационное отделение. Преподобный держал одну руку в кармане куртки. Его напряженный взгляд вызывал у меня беспокойство.

Когда мы оказались в пустом коридоре, он тихо произнес:

— Теперь молчите и не двигайтесь.

Он помахал рукой в воздухе. Ничего не случилось, и это не удивило меня. Но заметив, как Хабари смотрел на стену, будто там что-то происходило, я почувствовал тревогу. Затем он вытащил вторую руку из кармана. Сначала мне показалось, что он держал в ней магниевый факел или устройство с ослепительной дугой света. Однако эта дуга не искрила и не фонтанировала раскаленными частицами. Она просто сияла с такой интенсивностью, что мне пришлось отвернуться.