Елизавета Дворецкая - Лес на той стороне, кн. 1: Золотой сокол

Оборотень куда-то исчез, и хорошо: он не казался угрожающим или враждебным, но само его присутствие сковывало и наводило оторопь.

Выскочив за ворота, Зимобор опять наткнулся на Радоню.

– Бежим, «старичка» какого-нибудь в уголок загоним! – вопил кметь и несся по истоптанному снегу.

«Старички» его уже заметили, и в толпе послышался женский визг. Горбатые «старухи» ловили «стариков», лезли черными лапами под одежду, норовили поцеловать куда-нибудь под бороду, а те отбивались и визжали девичьими голосами. Какой-то подозрительно малорослый «медведь» с хриплым ревом гнался за «старухой» выше его на две головы, а «старуха», будучи зажата в угол у чьей-то двери, вдруг сама с воплем кинулась на «медведя» и утащила его в сени – проверить, что у него там под шкурой. «Медведь» завизжал было коротко и звонко, но быстро умолк.

Все перемешалось; Зимобор то сам бегал за кем-то, то убегал от кого-то, и совсем нельзя было понять, то ли вот это чучело в растрепанной кудели изображает старуху, то ли козу, то ли лешего, то ли кикимору и охотится ли оно на настоящих девушек под звериными личинами и мужской одеждой или убегает от мужчин в женских рубахах. Много было визга, много воплей и хохота, когда кто-то из ловцов, догнав выбранную добычу, обнаруживал под ее нарядами все то же самое, что имел и сам. Но из сеней, хлевов и курятников доносились звуки борьбы и понятной возни, знаменовавшей удачную охоту. Зимний праздник заклинания всеобщего плодородия был важен не меньше, чем летняя Купала, и дикому возбуждению беснующихся ряженых не мешал даже холод.

Несколько раз Зимобору мерещилась в толпе оскаленная волчья морда и спина, покрытая серой, с серебряным отливом, волчьей шерстью. Где-то в общем шуме низкий, звучный голос пел веселые, задорные песни, черная, серебристая тень мелькала, овевая лица теплом и холодом, но не давалась взгляду, растворялась во мраке и шуме. Разглядывать было некогда: кто-то хватал Зимобора, кого-то хватал он, иногда в общей свалке перед чьим-нибудь крыльцом даже не видя, что под руками. Двое парней барахтались прямо на снегу посреди улицы – один был одет старухой, а другой козлом с огромными рогами и кудельной бородой: козел прыгал над лежащей старухой, а она и вопила, и стонала, и охала, и народ с хохотом огибал их, кто-то спотыкался, а кого-то «козел» норовил сцапать и пристроить к «старухе».

– Что-бы коро-ва! По ведру дои-ла! – дико орал «козел». – Что-бы кобы-ла! Два воза вози-ла!

Едва держась на ногах от смеха, Зимобор прислонился к тыну, жадно хватая ртом холодный и такой сладкий воздух.

Кто-то страшный, косматый с ревом прыгнул на него и выхватил из-за пояса рукавицу; Зимобор вдохнул и бросился в погоню. Напавший на него был весь обернут серыми и белыми козьими шкурами, огромная голова была украшена длинными белыми рогами, а на берестяной рябой личине с черным «румянцем» щерилась пасть с оскаленными волчьими зубами. На спине у «козы» был высокий горб, длиннющие руки почти подметали снег, и похищенную рукавицу она почему-то держала локтем. С диким визгом, хрипло дыша, «коза» прыгала вдоль по улице; Зимобор догнал ее и схватил за плечи, но она вырвалась и побежала дальше. При этом он убедился, что на самом деле плечи у чудища гораздо меньше, чем на вид, и само внутреннее чувство, обостренное всем буйством этой ночи, подсказывало, что перед ним женщина.

Зубастая «коза» заманила его в самый край улицы, где за последним двором уже был пустырь, а потом вал и тын городка. Заслонка на окошке крайней землянки была отодвинута, на окне стояла накрытая миска с кашей и горела рядом лучина – уже осталось совсем чуть-чуть. Было тихо – хозяева где-то веселились, и только их деды и бабки невидимыми тенями чинно сидели за накрытым для них столом.

«Коза» хотела завернуть за угол дома, но запуталась ногами в своих шкурах и упала. Она уже почти встала, но тут Зимобор поймал ее и с размаху прижал к стене. «Коза» вскрикнула женским голосом, а потом вдруг вцепилась в его медвежью личину и сорвала ее вместе с шапкой.

Видя, что добыча не вырывается – то ли устала, то ли не прочь быть пойманной, – Зимобор выпустил ее и сдвинул огромную маску. Казалось, что он снял с чудища саму голову. Отбросив козью личину, он сжал ее лицо в ладонях и торопливо поцеловал, пока добыча не отдышалась и не начала брыкаться. Перед глазами его все плыло, он только чувствовал тепло ее частого дыхания, прохладу нежных девичьих губ – добыча ему попалась что надо. Быстро нашарив края двух серых шкур, он рванул их в разные стороны и запустил обе руки в тепло под шкурами. Ни о каких опасениях он не помнил: в нем кипела сила божества, этой темной ночью обновляющего мир.

И чуть не упал – перед ним было лицо Дивины. Она тяжело дышала приоткрытым ртом, вцепившись в его запястья, и смотрела прямо ему в лицо. Голова кружилась, и казалось, что это лицо – морок, еще одно чудо этой безумной и священной ночи. Зимобор провел пальцами по щеке девушки – это по-прежнему Дивина, только на щеке у нее появился черный след золы.

Все его бурлящее возбуждение разом схлынуло, ноги ослабели, голова закружилась.

– Ты мне мерещишься? – прошептал он, готовый к тому, что она сейчас исчезнет.

Вместо этого она слегка покачала головой, потом сказала:

– А в общем, да. Мерещусь.

– Это как?

– Я вроде как здесь, а вроде как меня нет.

– Но ты же здесь. – Зимобор взял ее за плечи и слегка встряхнул. – Я тебя столько искал… И дальше думал искать после праздников. Где же ты была?

– Я теперь опять у Леса Праведного живу. Он меня назад к себе забрал. А сейчас сам на праздник пришел угощение собирать, и я с ним выпросилась. Повезло Ольховне – сам Лес Праведный им урожай заклинает, а как он скажет, так и будет: в поле скирдами, на столе пирогами.

Она улыбнулась, и до Зимобора наконец дошло, что это и правда не видение.

– Так тот старик с решетом – это и есть Лес Праведный?

– Он самый. Он меня привел, он и обратно с собой заберет.

– Постой! Подожди! – Зимобор никак не мог собраться с мыслями, но помнил, что должен сказать ей что-то очень важное. Но что именно, никак не мог сообразить: само то, что он опять видит ее перед собой, казалось важнее и чудеснее всего на свете. Он не мог понять, сон это или явь, голова кружилась, мысли разбегались. – Послушай! Я у твоего отца теперь в дружине. Настоящего отца, ты знаешь! Ты сама хоть знаешь, кто твой отец?

– Отец? – Дивина нахмурилась. Она, похоже, не могла понять, о чем идет речь.

– Ну, родной твой отец, настоящий! Это князь Столпомир! Полотеский князь! И я уже был с тобой обручен когда-то, много лет назад, а ты потом пропала, и все думали, что ты погибла, а мы с тобой встретились и снова обручились – значит, это судьба! Я сам не знал, узнал теперь только, недавно. Твоему отцу сон о тебе приснился, и он поехал тебя искать. А у меня и половинка перстня моего сохранилась, того, который моя мать разрубила, когда ты пропала.