Стивен Эриксон - Дом Цепей (litres)

Следующие слова Тавор, обращённые к собравшимся в зале, прозвучали, словно ответ на его мысли.

— Мы не можем себе этого позволить, — сказала адъюнкт, расхаживая туда-сюда, что обычно было ей несвойственно. — Нельзя допустить, чтобы Четырнадцая потерпела поражение, даже не покинув стен Арэна. Мы безвозвратно потеряем весь субконтинент, если это произойдёт. Лучше нам всем погибнуть в Рараку. Тогда мы по крайней мере уменьшим силы Ша’ик. Так что — через два дня. Тем временем Кулаки должны собрать своих офицеров — от лейтенанта и выше. Сообщите, что я лично проинспектирую каждую роту — начну сегодня же вечером. Не давайте никаких указаний на то, куда я направлюсь сначала: пусть все будут начеку. За исключением караульных, всем солдатам запрещается покидать казармы. Особенно присматривайте за ветеранами прежних кампаний. Они захотят напиться и, если получится, не просыхать. Кулак Баральта, свяжитесь с Орто Сэтралом, прикажите ему собрать отряд «Красных клинков». Они должны прошерстить лагерь маркитантов и полностью конфисковать алкоголь и дурханг, а также все прочие вещества, которые местные жители используют, чтобы забыться. Затем — выставить караульных вокруг этого лагеря. Есть вопросы? Хорошо. Все свободны. Гэмет, пошли кого-нибудь за Ян’тарь.

— Да, адъюнкт.

Непривычная небрежность. Ты ведь скрывала свою надушенную любовницу от всех, кроме меня. Они, конечно, знали, но всё равно…

В коридоре Блистиг обменялся кивками с Тином Баральтой, а затем ухватил Гэмета за руку:

— Пройдите с нами, будьте добры.

Нихил и Бездна бросили на них тревожный взгляд и поспешили удалиться.

— Руку убери, — тихонько прорычал Гэмет. — Я и без твоей помощи могу пройти, Блистиг.

Тот разжал пальцы.

Они нашли пустую комнату, в которой прежде хранили какие-то предметы — на крюках, вбитых во все стены на высоте трёх четвертей. В воздухе стоял запах ланолина.

— Время пришло, — без экивоков начал Блистиг. — Мы не сможем выступить через два дня, Гэмет, и ты сам это знаешь. Мы вообще не можем никуда выступать. В худшем случае начнётся бунт, в лучшем — постоянный отток дезертиров. Четырнадцатой армии конец.

Удовлетворённый блеск в глазах Блистига вызвал у Гэмета приступ обжигающей ярости. Некоторое время он боролся, затем всё же сумел сдержать эмоции настолько, чтобы посмотреть Блистигу в глаза и сказать:

— Вы с Кенебом подстроили появление этого ребёнка?

Блистиг отшатнулся, словно его ударили, затем лицо Кулака потемнело.

— Да за кого ты меня принимаешь?..

— Сейчас, — отрезал Гэмет, — уже и сам не знаю.

Бывший командир Арэнского гарнизона потянулся к «мирному узлу» на рукояти меча, но тут звякнули доспехи — между малазанцами шагнул Тин Баральта. Смуглый семигородец был выше и шире в плечах, чем любой из них, он положил ладонь на грудь каждому и медленно оттолкнул спорщиков друг от друга.

— Мы здесь, чтобы договориться, а не поубивать друг друга, — пророкотал Баральта. — К тому же, — добавил он, глядя на Блистига, — подозрения Гэмета и мне приходили в голову.

— Кенеб бы никогда ничего подобного не сделал, — прохрипел Блистиг, — даже если вы оба решили, что я на такое способен.

Достойный ответ.

Гэмет отодвинулся и отошёл к дальней стене, остановился спиной к остальным. Мысли неслись вскачь. Наконец он покачал головой и, не оборачиваясь, сказал:

— Она попросила два дня…

— «Попросила»? Я услышал приказ…

— Значит, ты невнимательно слушал, Блистиг. Адъюнкт — пусть она молода и неопытна — не дура. И видит то же, что и ты — что и все мы. Но она попросила два дня. Когда придёт время выступать… что ж, окончательное решение в любом случае станет очевидным к тому моменту. Поверьте ей. — Гэмет развернулся. — Хотя бы один только раз. Два дня.

После долгого молчания Баральта кивнул:

— Да будет так.

— Ну, хорошо, — согласился Блистиг.

Благослови нас Беру.

Когда Гэмет уже собрался уйти, Тин Баральта тронул его за плечо.

— Кулак, — сказал семигородец, — а что там с этой… этой Ян’тарь? Ты знаешь? Почему адъюнкт такая… скрытная? Ну, взяла себе в любовницы женщину, что с того? Единственное преступление здесь — мужчинам меньше достанется. Всегда так было.

— «Скрытная»? Нет, Тин Баральта. Просто адъюнкт не любит выставлять свою личную жизнь напоказ.

Бывший командир «Красных клинов» не сдавался:

— Что из себя представляет эта Ян’тарь? Она обладает неподобающим влиянием на нашу военачальницу?

— На последний вопрос сразу отвечу: понятия не имею. Что представляет? Прежде, как я понял, она была наложницей в великом храме Королевы Грёз, в Унте. В остальном я с ней говорил только по поручению адъюнкта. И Ян’тарь тоже не слишком разговорчива… — И это ещё неимоверно мягко сказано. Красивая, несомненно, и отчуждённая. Обладает ли она влиянием на Тавор? Хотел бы я сам это знать. — И если уж речь зашла о Ян’тарь, я должен вас покинуть.

У двери Гэмет замер и оглянулся на Блистига:

— Ты дал хороший ответ, Блистиг. Я тебя больше не подозреваю.

В ответ тот просто кивнул.

Лостара Йил положила последнюю деталь свой формы «Красного клинка» в сундук, закрыла крышку и заперла его. Выпрямившись, она отступила на шаг и почувствовала себя ограбленной. Принадлежать к этому жуткому отряду было… очень удобно. То, что «Красных клинков» ненавидели соотечественники и презирали сородичи, удивительным образом давало ей чувство удовлетворения. Потому что сама Лостара ненавидела их в ответ.

Она родилась в семье одного пардийца — дочь, а не долгожданный сын — и провела детство на улицах Эрлитана. До прихода малазанцев с их законами семейной жизни среди многих племён это было обычным делом: выбрасывать нежеланных детей на улицу по достижении пяти лет. Аколиты многочисленных храмов — последователи мистических культов — регулярно собирали брошенных детей. Никто не знал, что с ними происходило после этого. Среди беспризорников из компании Лостары находились оптимисты, которые верили, что в секте можно обрести спасение. Безопасность, еду, обучение — всё, чтобы в конце концов самому стать аколитом. Но большинство детей считали иначе. Они слышали рассказы — или даже видели своими глазами, — как иногда, по ночам, из задних врат храмов выходили закутанные в балахоны фигуры с крытой повозкой и отправлялись к крабовым прудам, расположенным к востоку от города, — и глубины этих прудов не хватало, чтобы скрыть маленькие кости на дне.