Юлиана Суренова - Книга 5_Слезы на камнях

"Не дерзи, щенок, – прервал его вожак. – Не тебе бросать вызов моей стае. Молод ты для этого. И чужой здесь. Твоя тропа пролегает ох как далеко отсюда".

"Моя тропа – служение величайшему из богов!" – Хан гордо выпрямился. Его глаза вспыхнули, словно вобрав в себя частицу солнца, наполнившись его светом.

"Вот как? А сейчас? Сейчас ты тоже служишь Ему? Или своим страстям?" – взвизгнул кто-то из молодых волков.

Хан зло зарычал. Он встал, широко расставив лапы, чуть пригнувшись к земле, напрягшись, готовый в любое мгновение вступить в бой. Пусть он был слабее и, главное, неопытнее матерого волка, пусть никто не в силах в одиночку справиться с целой стаей, но разве это причина для того, чтобы сдаться на милость сильнейших?

До Хана донеслось глухое ворчание старых волков у него за спиной, разозленных дерзостью пришельца.

"Брат, не надо, – горько заскулила Шуллат. – Мы не можем сражаться с теми, в ком течет одна с нами кровь. И мы не должны бросаться навстречу неминуемой смерти, когда в мире живых у нас еще остались долги!… А вы… – она с ненавистью и презрением оглядела стаю. – Вы… Вы ни о чем не спрашивали нас, когда мы пришли, а теперь обвиняете в молчании! Вы приняли нас в стаю, а теперь, вдруг забыв обо всем, гоните прочь, меняя решение словно шкуру!" "Не сваливай на нас свою вину!" – начала роптать стая, но умолкла, остановилась, так и не набросившись на дерзкую чужачку, когда ярость той была столь сильна, что физически ощущалась, внушая не просто трепет, но страх.

"Стая в праве принимать и прогонять", – проговорил вожак. В его поведении больше не было угрозы. К чему она? Решение принято, предупреждение сделано. Что бы чужаки ни думали, что бы ни говорили, им все равно придется уйти. И не важно, что им некуда возвращаться, не важно, что вдвоем они вряд ли выживут в снегах пустыни. Все не важно. Их можно пожалеть. Но не более того.

"Я говорю о другом – о законе благодарности! Вы не можете платить нам злом за все то добро, что мы для вас сделали! Или вы уже забыли, сколько раз мой брат спасал вас?" "Это так, – вынуждены были признать предводители стаи. – Однако…" "Что – однако?" – волчица не хотела их слушать. Ей было не важно, что они ответят, все равно, передумает ли стая и разрешит им остаться, или нет. Шуллат сама больше и думть не могла о том, чтобы остаться, и собиралась покинуть стаю в любом случае. Но, уходя, напоследок, она хотела, чтобы причинившие ей боль поняли, каково ей, испытали бы если не те же чувства, то другие – столь же горькие и болезненные.

"Вы были… Должны были быть слугами повелителя небес, Его спутниками и помощниками, – головы волков понуро опустились, в глазах не осталось блеска уверенности в собственной правоте. В них были лишь грусть и безропотную покорность судьбе. – Мы не виноваты в том, что, исполняя волю богов, вы должны были жить в кругу детей огня, а не рядом с братьями охотниками… Это завидная судьба…" "Завидная…! " – Шуллат мотнула головой, не в силах как-то иначе передать всей той горечи, которую она ощущала сейчас, понимая, зная почти наверняка, что потеряла, что лишилась всего на свете: того, что было ей суждено, и того, чего так страстно желало ее сердце.

"С древних времен не было ни одного волчонка, который не мечтал бы оказаться на вашем месте".

"Но эта судьба сделала нас отверженными среди своих!" "Не отверженными!" "Разве? Разве вы не гоните нас прочь, и…" "Нельзя иметь все, – прервал ее задумчивый голос матери стаи.- Каждому рано или поздно приходится выбирать".

"Всем, кроме нас! Ведь вы лишаете нас этого выбора!" "Не мы – боги!" "Боги? Вы спрашивали Их? А мы – да! Хан, скажи им! Скажи: господин Шамаш отпустил нас! Он добр, заботлив! Он считает нас своими друзьями, не слугами, Он делал все, чтобы как-то скрасить нашу тоску, наше одиночество… – она заскулила, мотнула головой, коснувшись лапой носа. – Нам повезло иметь такого хозяина! Он позволил нам самим избрать свою судьбу! Он оставил нам это право! Он видел, как порою мы тоскуем по своим соплеменникам, живя вдали от них, среди чужих. И пусть эти чужие считали нас своими, а свои…! Разве Он мог подумать, что вы, наши братья по крови и тропе, выбросите нас прочь, так, словно мы вам никто и ничто, словно у нас в бесконечности перерождений не было общих предков и не будет общих потомков…!" "Остановись!" – прервал ее вожак. В его глазах была мука.

"Я…"

"Хватит, девочка, – старшая волчица поднялась со своего места, подошла к чужачке, лизнула ее в нос, успокаивая и делясь своим теплом. – Хватит. Мы все поняли.

Прости нас. И ты прости, – она повернулась к Хану, – и постарайтесь понять: узнав, кто вы, мы должны были вести себя именно так, лишь так и никак иначе".

"Но почему!"

"Чтобы вы не захотели остаться в стае".

"Остаться! Да разве ж нам есть где оставаться! Вы ведь гоните нас, не желая даже выслушать…" "Мы гоним вас, чтобы вы не остались, а не наоборот".

Шуши мигнула, мотнула головой. Она не понимала, в чем разница. Но раз старшая волчица считала, что она есть…

"Что наоборот?" – все же спросила она.

"Ты не понимаешь… – заглянув на дно ее рыжих горячих глаз, мать стаи тяжело вздохнула. – Ну конечно. Ты еще так молода! Девочка моя, на пути братьев-охотников все зависит от наших поступков, а наши поступки зависят от того, что существует вне нас. Мы кочуем, чтобы жить, а не живем ради странствий по пустыне, убиваем добычу, чтобы насытится, а не едим, чтобы убивать. И мы выполняем волю богов, чтобы служить им, а не служим, дабы выполнять волю… – замолчав на миг, она внимательно взглянула на свою молодую собеседница, качнула головой, рыжий волос которой был тронут сединой. – Я, кажется, лишь еще сильнее запутала тебя, вместо того, чтобы что-то объяснить…" "Постой, – вступил в их разговор Хан. – Я понимаю. Вы гоните нас не потому, что мы не можем остаться в стае, а потому, что должны вернуться в караван, чтобы продолжать свое служение господину. Вы… Вы исправляете совершенную нами ошибку…" "Да!" "Однако, – продолжал волк, – сейчас-то ничего исправить уже нельзя – слишком поздно…" "Нам очень жаль".

"Впрочем, – продолжала старая волчица, – может быть, еще не все потеряно. Если господин действительно столь милосерден, Он простит вас…" "Он простит…" – тяжело вздохнула Шуллат.

"Если так, в чем же дело?"

"Простим ли мы себя…"

"А это имеет значение?"

"Для нас – да".

"Лишь для вас. Когда же вы, наконец, поймете, что в вашей жизни ничего – слышите, совсем ничего – не имеет значения, кроме служения повелителю небес! Это не просто главное – но единственное! Вам следовало бы забыть обо всем остальном, о недоступном, забыть о стае, в которой вам никогда не быть своими".