Евгения Тренина - Порождение чистой силы

— Простите, — только и смогла пропищать девушка.

Дариз уже успел выйти в коридор и из-за двери голосом, более спокойным, чем пару секунд назад сказал:

— Зурра всех прощает. Одежда около кровати, — и закрыл дверь.

Оставшись одна Анирэ… нет теперь уже просто Ан, опять скинула с себя покрывало. Девушка ни сколько не смущалась наготы. Однако в присутствии человека, который, судя по рясе, не так давно стал монахом, даже она не могла себе позволить подобного. Но предоставленная сама себе уже не сдерживалась. И в таком виде стала разбирать, оставленное для нее. При этом думала совсем не об одежде. Её волновало то, каким образом она сможет ужиться с этим, хоть и симпатичным, но чересчур правильным, вежливым, в общем, абсолютно приторным святошей. Пока получалось не совсем. Но в планы входило еще много времени провести в его кампании. Просто необходимо приспособиться и привыкнуть. Когда-то, не очень давно, притворяться у нее получалось куда лучше. Нежели за время "заточения" растеряла весь навык. Надо будет над этим поработать.

Ан надела платье, затянула на талии поясок и подошла к небольшому зеркалу, висящему на стене. В первый момент появилось желание обернуться, убедиться, что за спиной нет ни кого, чье отражение, вместо собственного, она видела. Но, присмотревшись, все-таки уловила нотки сходства. Причем сходства и с Анирэ, той, что погибла два года назад в саду отца, под любимой ивой, и Сурины, пару дней назад сгоревшей в доме мэра. Так что получалось нечто среднее. Но совершенно новое.

Девушка внимательно всмотрелась в глаза темно-синего цвета, редкого, но не вызывающего подозрений. Они были живые! Взгляд до конца рассеял все сомнения на счет реальности происходящего. Кожа совершенно обычная. Не та по-крестьянски черная, что была у дочери О'Шассер, и не та бледная, которой обладали все Сурины Карипа. Волосы слегка вьющиеся, светло-каштановые, выглядели вполне благородно, хоть и были слишком коротким (еле доставали до плеч), но абсолютно не выделяли бы из толпы, чему Ан была несказанно рада. Правую щеку девушки украшала не маленьких размеров полоска ожога, которая, несомненно, останется шрамом. Анирэ аккуратно провела кончиками пальцев вдоль нее. Конечно, обида была, но учитывая, что шрам плата за свободу, казавшуюся недостижимой, она была ничтожна.

Анирэ подошла к открытому окну. Девушка внимательно смотрела на представший перед ней вид тихой улицы. Люди, не спеша, шли по своим делам. Все давно, казалось, позабыли о случившемся несколько дней назад пожаре. Одно напоминание: вдали, вверх по улице виднелось то место, где когда-то стоял не в меру для этих мест помпезный дом мэра. Все что на первый взгляд осталось от прежней недостойной жизни.

Анирэ поспешила отойти от окна. Девушке показалось, задержись она хоть на секунду, весь город остановиться понаблюдать, как она плачет.

А слезы уже обжигали щеки.

Когда в душе Сурины еще жила надежда, она, помнится, мечтала о том дне, когда сможет сделать вдох по собственному желанию. В грезах полусонного сознания этот день виделся наполненным неподдельной радостью. А вместо этого Анирэ плачет горькими слезами. Столько времени она копила внутри себя кошмарные переживания, не имея ни малейшей возможности освободить их.

Теперь девушка сидит на полу незнакомой комнаты, крепко до боли сжимая подол чужого платья. Она плакала не долго, но так, что казалось, вся душа вышла слезами. Девушка осталась пустая. Наступила непонятная, неожиданная легкость. Только сейчас пришло понимание свободы. Анирэ, она сделала свой вдох. И эти слезы, и улыбка, которая за ними последовала — это все принадлежит только ей. Их нельзя сравнивать с гримасами, сооруженными на лице по приказы Держателя!

Она свободна. Самое большое желание: вернуться домой, обнять отца. Но это не возможно. Как она сможет объяснить, что с ней произошло. Придется рассказать про Сурину, в этом случае реакция может быть любая. Она была мертва, и отец этого не переживет. Он не примет ее. Откажется.

Нет, пусть лучше считает дочь погибшей. Домой возвращаться нельзя. Анирэ О'Шассер умерла. Ее больше нет.

Еще один раз, посмотрев в зеркало, оценив, так любезно предоставленную одежду, Ан решилась выйти. У девушки появились подозрения, что Дариз все-таки ушел, ведь она именно так бы и поступила. Впрочем, на его месте сразу бы отказала подобной просьбе. Может, парень сболтнул сдуру, а, выйдя за дверь, опомнился и дал деру. Поэтому Анирэ поспешила на его поиски.

Только девушка распахнула дверь, почувствовался вкусный аромат хлеба. И сразу так громко и неприятно заурчало в животе, Ан непременно застеснялась бы, окажись кто-нибудь рядом. Но к счастью в коридоре она была одна, поэтому, как ни в чем не бывало, поспешила на поиски своего нового знакомого.

Это оказалась совсем не сложно. Дариз сидел за крепким деревянным столом в компании крупного мужчины с веселыми горящими глазами и полноватой женщины небольшого роста. Они громко разговаривали и смеялись.

Ан не сразу дала о себе знать. Она встала в двери, прислонилась к косяку и внимательно смотрела и слушала. Ее больше волновало не содержание произнесенных сидящими за столом людьми слов, а нечто иное, не уловимое глазу и уху. Какая-то другая не известная ей ранее атмосфера, от которой улыбка сама собой появлялась на лице, уставшем от постоянного притворства. Все обстановка подтверждала это ощущение.

Сквозь легкие занавески, символически прикрывавшие широкие окна, проходил приятный солнечный свет, заливая теплом все на своем пути: и деревянные стены, украшенные маленькими, симпатичными, непрофессиональными рисунками, аккуратными вышивками, и мебель с простой и лаконичной резьбой, и посуду, развешанная для удобства хозяйки. А запах! Снова этот умопомрачительный запах свежеиспеченного хлеба.

— Я не помешаю? — все-таки раскрыла свое присутствие Анирэ и неуверенно вошла в комнату.

Первым поднял глаза Дариз. В его взгляде не было никакой заинтересованности, он смотрел так, словно на протяжении всей жизни, каждое утро видит ее. Это ничуть не смутило и не расстроило Ан, даже напротив, прибавило энтузиазма.

Хозяйка же засветилась. Она на удивление легко поднялась, поддерживая руками не многочисленные складки юбки простого платья.

— Ну наконец-то, милая, — женщина подошла и взяла Ан за руки. Ее теплые немного грубые ладошки показались очень знакомыми. — Я уже начала беспокоиться! — Она внимательно рассмотрела девушку. Ее светло зеленые глаза заинтересованно блестели. Румянец и легкая улыбка придавали лицу девичью миловидность. — Сядь — поешь!