Ольга Ромашкина - Химера, будь человеком!

— Да ладно, в конце концов, я же явилась первопричиной этого недоразумения… или нет? — выгнув бровь, я посмотрела на него, не в силах сдержать смешинки в глазах.

— Ну… эээ… нет, — смущаясь, неуверенно произнёс он, — просто я не ожидал…

Я вернулась к своему столу, подзывая девушку:

— У Вас есть что-нибудь горячее? — услышав мой вопрос, она широко улыбнулась, и уже было собралась перечислять… — в виде чая или отвара! — уточнила я, под её смешно сползающую улыбку.

— Травяной настой есть. — Рассеянно ответила она, будто я единственная, кто попросил что-нибудь безалкогольное.

Я кивнула, краем глаза замечая, как приближается ко мне пострадавший знакомец.

— Можно? — спросил парень, отодвигая стул.

— И снова здравствуйте! — немного иронично ответила я, вопросительно изгибая бровь.

— Терион. — Без предисловий произнёс он, протягивая руку и уверенно смотря на меня.

Тут-то я и разглядела цвет его глаз (не разглядишь тут, вон как зенки вылупил). При всей его смуглости они были светло-карими, но яркими, почти оранжевыми. Я отвлеклась и не сразу ответила:

— Ки… я — Кира. — Сбивчиво, что мне не свойственно, промямлила я.

— Кияра? — уточнил он.

— Да, — замешкав, подтвердила я, — пусть будет Кияра. — Одними губами добавила я.

Девушка принесла мне моё пойло, по-другому назвать это у меня язык не повернулся бы. Запах бы приятный, а вот на вкус противный и вяжущий.

Любопытствующий Терион, видимо считал, что он специалист в методе дедукции, потому как зашёл издалека, дабы узнать что-либо обо мне. Меня же это совсем не устраивало и потому, как-то само собой (надеюсь он так подумал), тема свернула с этой ненужной мне, скользкой дорожки, на более безобидную — о ярмарке.

Как оказалось, ни я одна не желала рассказывать о себе, посему мы обменивались ничего не стоящей информаций, а точнее — впечатлениями. «Пора бы закругляться» — ныл внутренний голос, да и руку стало жечь немилосердно, я едва терпела.

Принимая во внимание всё это, я таки, обменявшись любезностями на прощание, поднялась к себе. Закрыв за собой двери, я встала, прислонившись к ней, а обволакивающая темнота скрывала злые слёзы, терпеть боль становилось всё труднее. Добравшись до кровати, я бухнулась в чём была и мысленно крича, а вслух шепча, позвала:

— Шкееет!

Он был неподалёку, той самой пяткой я просто знала это. Левой рукой стащила сапоги, чувствуя, как ненавистная жалость к себе, душит меня. Всё же взяв себя в руки (уроки жизни в детдоме), успокоилась и попыталась дышать ровнее. Как ни странно, это помогло… Нет, жжение в руке не прошло, но как будто отодвинулось на второй план. Влетел в раскрытое окно Шкет, я обрадовалась ему, как родному. Этот пушистый комок брякнулся на подушку, округлившимся пузиком.

— Да ты, я смотрю, времени даром не терял. — Напряжённо улыбаясь, съязвила я. — Смотри, а то скоро будешь взлетать, махая и ушами тоже, одни крылья не справятся.

Мне показалось, что он облегченно вздохнул, и развалился на месте приземления, игнорируя мои волосы, раскинутые по подушке. Я уткнулась носом в плюшевого Шкета и забылась спасительным сном.

Глава 6

— Эх, как хорошо! — я сладко потянулась широко зевая.

Комната была залита солнечным светом, стало быть уже далеко не раннее утро. Я валялась на кровати, припоминая все события вчерашнего дня. Шкет бессовестно дрых, провалившись между двух подушек, одна носопырка торчала.

— «Надо бы освежиться» — подумалось мне. Я вышла на лестницу и стоя на верху, крикнула девушку. Не прошло и часа, как я уже сидела в полюбившейся бочке и уже окончательно проснувшись, думала, что мне делать дальше. Ну хоть бы одна здравая мысля в голову пришла. «Слышите, Вы там?» — крикнула я внутренним голосам. Вот так всегда, когда не надо так каждый норовит мою извилину в голове на себя перетянуть, а как нужно — не дождёшься их.

Надо же, как я привыкла к моим этим голосам. Помню, когда у меня начались беседы с собой — я дико испугалась. Меня тогда с полгода как перевели в детдом из монастыря. Сказать кому-либо из воспитателей, я не отважилась, как пить дать отдали бы в дурку. Они уже тогда познали все прелести общения со мной безобидной и не упустили бы шанса сплавить меня на законном основании. А настоятельнице было и вовсе страшно говорить — определила бы меня как одержимую. Заперли бы меня в кельи, купали бы в освящённой воде, и о ужас — меня держали бы на всех постах.

Но довольно скоро я успокоилась, списывая это на то, что это глас разума, иногда пробивающийся через мои бронированные мозги. К одному из внутренних голосов, я искренне испытывала уважение, он всегда меня подбадривал и будто прибавлял силы, этакий дух средневекового отважного рыцаря.

Голос этот первым «пробил» броню моих мыслей, а послужило этому, как я думаю, весьма неприятное обстоятельство.

Мы сидели в палисаднике на лавочке недалеко от детдома. Дети помладше бегали, играли по небольшой площадке. Вскоре вышел старший воспитатель и оповестив нас, собираться к ужину, удалилась. Все, разумеется, спешно засобирались только две девчушки ещё ковырялись, собирая своё барахло со скамейки. Я притормозила у дверей, чтобы их дождаться. На почти опустевшую площадку ввалились двое подростков. Подошли к ближайшей скамейке, где возились девочки, и одним жестом смахнули все их «сокровища» на песок.

— Валите отсюда малявки, — сказал патлатый недомерок при этом наступив на только что скинутые вещи.

И тут в голове у меня зазвенел голос:

— «Недостойно сие, стоять и смотреть, как отрок неразумный вести себя позволяет!» — я опешила, но была с ним согласна, и посему — направилась по направлению к ним, дабы забрать девочек в дом.

Одна из них попыталась поднять что-то упавшее, но тот, что был поплотнее (с голодухи видать опух) несильно пихнул девочку, но этого хватило для её падения. Девочки заплакали и не убежали лишь потому, что видимо те немногие игрушки, которые у них были, не хотелось бросать здесь. Голос во мне недовольно зарычал, и я прибавила ходу.

— Кто духом слаб, стремится силою мнимой позорно храбрость выказать! — с вызовом выпалила я им.

Они немного опешив промолчали, но быстро пришли в себя и встали с лавки. По мере их подъёма, я вынуждена была задирать голову (чувствую недомерком уже себя). Нахалы так недобро на меня зыркнули, что мне захотелось схватить девчонок и побежать. И вот тут я будто незримо коснулась души рыцарской, и часть её отчаянной смелости передалась и мне.

Перед двумя подростками, которые так хотели казаться крутыми, стояла щуплая, невысокая девушка. От нахлынувшей волны ярости черты её лица заострились, а серые глаза походили на две льдинки. Упрямо задрав подбородок и выпрямившись, она достала платок и бросила его в лицо нахала, толкнувшего девочку.