Ирина Юрьева - Только любовь

Руни недолго тогда пробыла в катакомбах. Она не успела увидеть не только подземную залу с приборами, но даже «комнаты», где жили дети. На середине пути Руни вдруг ощутила сильнейшую слабость. Потом пришла тошнота. Стало холодно, начался сильный озноб. Та «защита», которую Руни поставила, не помогала. Она не хотела признать свою слабость, решив, что продержится, выдержит, но Горад сразу заметил ее состояние. Он попытался помочь ей, прикрыв «пирамидой», которой всегда защищал в катакомбах детей. Безуспешно. Пришлось возвращаться назад.

Руни было мучительно стыдно за свой неудачный «поход». Даже здесь, среди магов, она оказалась беспомощной, слабой, ненужной.

Горад стал ее избегать. Руни не обвиняла его, потому что она понимала: он чувствовал к ней интерес, пока верил, что Руни равна им по Силе. Открыв, что она неспособна справляться с воздействием магии, он стал испытывать к ней только жалость. Ему стало скучно.

Мерона, приемная мать, обожала Свельд, и опасалась ее, Руни, видя в простых детских шалостях некий злой умысел из-за того, что в лесянке была Сила. Позже за это ее обвиняла Свельд. Что бы Руни ни делала, все вызывало протест окружающих. Она была плохой дочерью. Плохой сестрой. Плохой женщиной.

И теперь здесь, в Агеноре, она убедилась в том, что ни на что не годится. Она – плохая волшебница. Снова плохая… Тогда, в Гальдорхейме, ее обвиняли открыто. Теперь, в Агеноре, об этом молчат и старательно делают вид, что жалеют ее, не хотят причинять боль. И если она хочет выжить и жить, то должна подавить чувство острой вины, укротить его, спрятать от всех.

Руни справилась с чувством вины, но тревогу она заглушить не смогла. А потом пришел страх. Страх потери, которую не пережить.

В Круг не раз приходили обычные женщины из Агенора. Одни шли с бедой, веря, что найдут помощь, другие искали предлог посмотреть, как живут маги. Они не смели открыто третировать Руни, но и не любили ее.

– Волшебство – для мужчин. Нам положено просто вести дом, готовить еду и рожать детей, – как-то услышала Руни фрагмент разговора двух женщин. – А эта, жена Ливтрасира, обычная ведьма. И что он нашел в ней?

Ее поразила та злоба, с которой пришедшая это подумала. Зависть… Обида… И тихое бешенство… Нет, эта женщина не собиралась пленять ее мужа, тяжелая жизнь и лишения в ней потушили желание нравиться. Но, восхищаясь всем, что Ливтрасир совершил для их города, женщина думала, что он, великий волшебник, сам пал жертвой чар.

Будь жена Ливтрасира похожа на девушку с яркой лубочной картинки, она бы поверила, что он с ней счастлив, но тощая ведьма с пылающим взглядом совсем не годилась в подруги вождю Агенора. От чистого сердца жалея героя, она могла только молить бога, чтобы он спас Ливтрасира, открыл ему правду, заставил прогнать Руни и создать семью с крепкой красавицей, пышущей жизнью.

Хотя Руни знала, что Эрл посмеется над этой «заветной молитвой», она причинила ей боль, вновь напомнив: она в Агеноре чужая. Любя Ливтрасира, желая ему счастья, жители города были обижены выбором Эрла.

– Уйди, ведьма! – как-то прочла Руни в свитке, заброшенном через окно ее комнаты. – Тебе не место с ним рядом! Герой Агенора возьмет себе в жены одну из волшебниц, родившихся в городе!

Руни сожгла этот свиток.

Однажды в Круг к Эрлу явился беглец из Фирода, прося дозволения жить в Агеноре.

–  Моя дочь общается с нечистью, - горько сказал он. - Уже третий месяц ее преследует Дух. Мы бежали из нашего города, чтобы ее не казнили. Я верю, что вы нам поможете.

Им разрешили остаться, а Эрл решил сам посмотреть, что к чему. Они вместе пришли в дом, который сняла семья. Комната девушки была завешана черными шторами, а стол уставлен свечами. Хозяйка, эффектная, совсем не старая, в броском наряде, держалась довольно кокетливо. Увидев, что Ливтрасир не один, она явно опешила.

–  Вы не должны были брать с собой женщину, - с приторно-сладкой улыбкой сказала хозяйка, в душе проклиная незваную гостью. - Ей лучше уйти назад в Круг, ведь Дух может ее подчинить. Так же, как мою дочь!

–  Не волнуйтесь, я знаю, как с ним обращаться, - спокойно ответила Руни, уже ощутив: здесь какой-то подвох.

Поняв, что добровольно она не уйдет, мать решила позвать свою дочь:

– Иллианта!

И в залу скользящей походкой, похожей на танец, вошла необычная девушка. Она шла, словно не видя вокруг ничего. Потом вдруг замерла в самом центре, напротив стола со свечами, закинула голову и засмеялась гортанным воркующим смехом. Ее странно-узкое платье из переливчатой ткани казалось прозрачным.

–  Ах, мама, он снова пришел ко мне, этот неведомый дух! – начала Иллианта, прогнувшись всем телом. – Он мне говорил, что он хочет…

Она хорошо отыграла задуманный матерью фарс, эта девочка. Страстные вздохи, бесстыдные позы, двусмысленность реплик… А Руни увидела то, что всегда было скрыто от глаз посторонних.

Ненужный ребенок, мешающий матери и не способный найти настоящих друзей… Град упреков, невидимый плач, чувство, что недостойна общаться с другими… Что очень глупа, некрасива, застенчива… Боль от насмешек ровесников…

Как-то, на празднике, стоя одна в уголке и не зная, куда себя деть, взяла в руки бокал с вином… Выпила все, в знак протеста… И вдруг совершилось волшебное чудо! Исчезла извечная робость, ушла неуверенность… Она уже не была серой мышкой, она теперь стала принцессой! Она разбивала сердца! Второй… Третий бокал… И когда кто-то, выведя в сад, начал жарко шептать ей о том, что она – совершенство, девчушка забыла про все…

Мать не осудила падения, она простила ее, а потом… Потом вдруг предложила опять повторить то, что было, но только с другим… А знакомый бокал совершил свое чудо: она вновь была королевой, она могла все! Ее жизнь обрела новый смысл, превратившись в триумф!

Мать теперь была ласкова с ней… Правда, вскоре вино потеряло волшебный эффект, но на помощь пришли золотые кристаллики…

– Хватит, пора прекратить этот фарс, – неожиданно резко сказал Эрл, вставая. – Идея сослаться на Духа вполне остроумна, но здесь, в Агеноре, и так слишком много борделей!

В ответ Иллианта опять закатилась пронзительным смехом, (она полагала, что ей говорят комплименты) а мать возмутилась:

–  Вы нас оскорбляете!

Больше они не встречались, но Руни запомнила вечер надолго. Она жалела несчастную девочку, но не могла не признать, что ей стало тревожно. Наивная смесь беззащитности с явным распутством задела какую-то тайную струнку в душе Эрла, вызвав особое чувство.