Андрэ Нортон - Смерть или престол (Книга Дуба)

Когда Ясенка попыталась ползти дальше, преследовавшая ее тварь снова издала мощный рев. Но теперь это был не охотничий клич, а вопль ярости и боли. Похоже, с болотником случилось что-то неприятное — возможно, его терзали колючки? Но что бы там ни было, Ясенка могла только поблагодарить судьбу за удачу. Забираясь все глубже в заросли, она с каждым шагом поднимала облачко вонючих газов, скопившихся в упругом дерне. В затхлом воздухе невозможно было дышать. Наконец Ясенке удалось вырваться на открытое пространство. Разрывая одежду и плоть о последнюю шипастую ветку, она осмелилась снова оглянуться.

Высокие заросли, из которых она вырвалась, ходили ходуном. Снова раздался крик ярости, но на этот раз его издал не болотник. А потом вдоль плеча девушки скользнуло копье — и не оглянись Ясенка в эту секунду, удар убил бы ее.

— Демоница!

Тассер! Он был так близко, что вот-вот мог ее схватить.

Ясенка рванулась налево. Тассеру придется свернуть, чтобы забрать свое копье, застрявшее в кустах. Но кроме копья он был вооружен смертельно опасным костяным ножом — а такими ножами жители Трясины владели мастерски.

Тассер совершил безумный рывок в ее сторону прежде чем она успела подняться на ноги. А потом вдруг остановился, словно ударившись о невидимый барьер. Ясенка увидела даже, как у него расплющился нос. Он вскрикнул, выронил нож — но тут же нагнулся и снова сжал в руке.

Со всей ловкостью трясинного охотника Тассер метнул нож в Ясенку. Однако полет ножа оборвался так же внезапно, как и прыжок Тассера. Нож ударился о ничто — ничто, зазвеневшее от удара, — и упал на землю.

Яростный крик Тассера был почти таким же громким, как вопль ужасного обитателя трясины. В уголках его толстых губ появились белые хлопья пены.

— Прогони болотника! Прогони прожору! Он…

На берегу, за спиной преследователя Ясенки, кусты продолжали шевелиться. Девушка не знала, откуда взялась невидимая стена, спасшая ее, но она успела восстановить силы. Снова поднявшись на ноги, Ясенка двинулась влево. Тем временем Тассер успел снова вооружиться копьем и ножом. Копье у него осталось одно: второе, брошенное в трясинную тварь, он подобрать не успел.

Внезапно Ясенка догадалась, что именно заставило тварь завопить от боли, и почему Тассер так спешил убежать. В нем боролись страх перед чудовищем, которое он ранил, и похоть, которую пробудила в нем она сама. Приступ смелости Тассера дал Ясенке понять: парень считает, будто его товарищи находятся где-то поблизости. И действительно, если сейчас Сумаз и Тодо появятся на тропе, которую она вынуждена была выбрать, Ясенка окажется в ловушке.

Из зарослей раздался очередной душераздирающий вопль. Тассер быстро обернулся и, сделав прыжок, достойный самой прыгучей твари Трясины, исчез за кустами.

Оглушенная последним криком боли и страха, Ясенка тоже бросилась бежать — в противоположном направлении. Неужели Сумаз и Тодо стали жертвами обитателя темных вод? Может ли она надеяться на то, что охраняющая ее невидимая сила защитит ее от чудовища?

Ей было больно дышать. Перед ней снова встала стена кустарника, и девушка принялась продираться сквозь ветки, надеясь, что за ними опять окажется открытое пространство. Она больше не в состоянии была думать или строить планы — она могла только бежать из последних сил.

В конюшне при королевском дворце в Ренделшаме пятнадцатилетний принц Флориан с удовольствием избивал одного из конюхов.

— Ты плохо расчесал гриву моего коня! — визгливо кричал он. — Мне следовало бы забить тебя до смерти, смерти, смерти!

— Сжальтесь, господин! — умолял конюх, пытаясь закрыться.

— А я ведь могу! Забить тебя до смерти! Интересно, сколько времени на это уйдет?

— Флориан!

Испуганно вздрогнув, принц обернулся.

— Мы просто играли, матушка, — сказал он. — Это всего лишь шутка.

— Динас?

— Все так, как говорит его высочество, — поспешно ответил конюх, пытаясь прикрыть кровавый рубец, оставленный на его щеке хлыстом принца. — Мы… э-э… возились, немного грубовато. Прошу простить.

— Не очень-то я этому верю, — сказала королева, скривив губы, — но вроде бы ничего страшного не случилось… и если игра немедленно прекратится…

— О, она все равно нам прискучила, — отозвался Флориан, направляясь к матери. — Как сегодня отец?

— Поэтому я тебя и ищу. Ему, похоже, немного лучше. Он хочет тебя видеть.

— О! — Принц явно расстроился. — Если я пойду к нему и буду вести себя очень-очень хорошо, на десерт будет сливовый пудинг?

— Тебе следовало бы навещать больного отца с добрым сердцем, а не требуя платы, — строго сказала королева Иса.

— Да, но пудинг будет?

— Будет. Я прикажу повару. А ты должен вести себя прилично на полуденной трапезе. Сегодня при дворе будет посол.

Флориан скорчил рожу. Он не любил, когда при дворе бывали послы и ему приходилось их развлекать.

— Я не стану петь.

— Тебя никто не просил.

— И ты тоже не пой.

— Хозяевам дома положено развлекать гостей. Тебе позволяют этого не делать только потому, что ты фальшивишь.

— Я не хочу, чтобы ты пела для кого-то, кроме меня. — Принц на секунду насупился, но потом пожал плечами. — Вообще-то мне все равно, если будут жонглеры и танцовщицы.

Печально качая головой, королева снова подумала о том, насколько Флориан похож на своего отца. Ну что ж, он еще очень юн. Есть еще время, чтобы приучить его к более возвышенным занятиям, превратить его в достойного наследника трона. Борф, конечно, болен, но не опасно. Возможно, он даже оправится настолько, что сам возьмется за воспитание сына.

С этими мыслями Иса увела сына из конюшен к тому крылу дворца, где располагались королевские покои. Ее ум уже был занят делом, с которым прибыл посол из северных земель.

Графу Бжодену было не менее скучно, чем принцу Флориану, однако он знал, что этого показывать не следует. И все же он поймал себя на том, что теребит свой браслет — обруч, вырезанный из переливающегося молочно-белого камня. Это была реликвия его предков. Он решительно вернул браслет на место и приказал себе не отвлекаться.

Посол сидел на почетном месте за главным столом, перед креслом, обитым красным бархатом. На кресло было наброшено роскошное покрывало. Если бы здесь присутствовал король, он занял бы это место, посадив по обе стороны от себя особо приближенных лиц. Королева как его представительница сидела на возвышении — но не в кресле короля. Ниже главного стола стояли другие, за которыми сидели придворные. Шум их разговоров был почти оглушительным.

Принц вертелся на месте и откровенно зевал на протяжении всего пира, данного в честь Бжодена. На огромном блюде перед принцем лежал растерзанный лебедь, запеченный в собственном оперении, а в глотке Флориана исчезло несколько чашек сладостей уже после того, как он сожрал половину сливового пудинга. Нечего было и удивляться тому, что теперь принц зевал, и тому, что он был более чем пухлым, а на его лице начали появляться прыщи. Бжоден подумал о своем сыне Горине, который остался при дворе Сйорно Нордорн-Короля. Сйорно не допустил бы, чтобы Горин вел себя подобным образом, хотя тот и был всего лишь королевским подопечным, — он мгновенно пресек бы подобные выходки. Однако Бжоден скрыл свое неодобрение: мать мальчика явно души в нем не чаяла, а именно эта монаршья дама могла дать позволение его народу переехать в Рендел и поселиться здесь — тем, кто захочет сбежать от той неспокойной жизни, что началась недавно в самых северных землях.