Катарина Керр - Чары дракона

Наконец переулок заворачивал в последний раз и выходил на открытую площадь, где между отвалившихся булыжников, которыми площадь когда-то была вымощена, пробивались сорняки и разгуливали куры. Среди них играли дети, и птицы то и дело разбегались с возмущённым кудахтаньем. С другой стороны площади возвышалась высокая стена, выкрашенная красными и синими полосами, которая очевидно являлась частью чьей-то резиденции. В середине этой стены имелась обитая железом дверь. Хотя там не висело никакой таблички, и ничьё имя не было выбито над дверью, те, кто был осведомлён о подобных местах, знали и это, принадлежавшее некому Бриндемо. А непосвящённым следовало держаться отсюда подальше.

Тем не менее, внутри, на территории не стояло никаких мрачных и зловещих домов ужаса. Имелся открытый двор с редкой тонкой травой и неухоженными цветами, где в дневное время рабы могли посидеть на солнце. Там же находились чистые, хотя и жалкие бараки, где каждому предмету ценной собственности выделялась собственная кровать. Была здесь и баня, где любой желающий мог мыться так часто, как захочет. Здешняя пища хоть и не шла ни в какое сравнение с той, что подавали к столу какого-нибудь богатого господина, её давали в достатке, и Бриндемо с членами своей семьи ели из того же котла, что и «живой товар». В определённых кругах Бриндемо славился тем, что покупал рабов, от которых отказывались другие торговцы, – рабов, чьи документы на продажу были не всегда в порядке, или поступающих к нему одурманенными и неспособными протестовать против своего положения, – словом, все в таком роде. Возможно, некоторые его действия и находились в рамках закона. Время от времени какие-то ничего не подозревающие нищие, не имеющие семьи, которая станет их искать, заглядывали в дом Бриндемо, чтобы попросить хлеба, и их никогда больше не видели.

Из-за суровости законов, регулирующих продажу варваров, Бриндемо заколебался, когда один такой попал к нему с документами, которые едва ли можно было назвать идеальными. Обычно он сразу же продавал таких в большие дома Милетона и просил за них высокую цену. Этому варвару – очень красивому парню с волосами цвета воронова крыла и голубыми, васильковыми глазами – было лет двадцать с небольшим. Его манеры говорили о том, что он имел какие-то связи с аристократией. Более того, он уже знал довольно много слов по-бардекиански и запоминал новые с удивительной быстротой, что показывало редкую способность к изучению языков. Короче, из него получится прекрасный лакей, имеющий шанс когда-нибудь подняться до мажордома, ценного члена хозяйства, который, в конце концов, получит свободу, и которого примут в клан.

Проблема заключалась в накладной и очень неприятном факте, что раб даже не помнил своего имени. Его предыдущие хозяева назвали его Талиэйсином. Сам он с готовностью признал, что это имя для него ничего не значит. Он совсем ничего не помнил: ни семьи, ни родного города. Только несколько обрывочных воспоминаний о своей жизни до того, как его продали. Поскольку его предыдущие хозяева давали ему опиум, чтобы раб оставался послушным, Бриндемо следил, чтобы теперь он получал много питательный пищи и спал достаточно. К сожалению, хорошее отношение не принесло желаемого результата: Талиэйсин так ничего нового и не вспомнил.

– Ты приводишь меня в отчаяние, Талиэйсин из Пирдона, – заметил Бриндемо на дэверрийском языке однажды вечером. – Но, с другой стороны, несомненно: ты сам в отчаянии.

– Конечно, – раб улыбнулся ему одной из своих странно очаровательных улыбок. – Какой человек не хочет знать о себе правду?

– Ха! Есть достаточно людей, которые скрывают правду о себе глубоко в сердце, где им никогда не придётся с ней столкнуться. Возможно, ты один из них. Скажи – ты совершил нечто ужасное и стёр свою память, чтобы забыть это?

– Может быть. А что, я кажусь тебе человеком, который совершил когда-то нечто ужасное?

– Нет. Хотя я думаю, что ты человек опасный. Слишком уж обаятельный. Я бы никогда не дал тебе в руки меч или кинжал.

Талиэйсин резко отвернулся, его глаза затуманились, словно его мысли приняли странный оборот.

– Кинжал, – прошептал Бриндемо. – Это слово что-то для тебя значит?

– Что-то значит, – он говорил медленно и почему-то неохотно. – Не могу вспомнить. Оно словно ущипнуло мою память.

Бриндемо глубоко, демонстративно вздохнул.

– Двадцать пять зотаров! Я легко мог бы продать тебя за двадцать пять золотых зотаров, если бы мы только обнаружили правду. Ты знаешь, сколько это – зотар?

– Нет, не знаю.

– На него можно купить десять свиней, причём пять из них – свиноматки. Поэтому двадцать пять зотаров… Ай!

– Моё сердце кровью обливается, когда я думаю о тебе.

– А, сарказм! Но как я могу тебя винить? Это хороший знак. Значит, твоя память возвращается. Предупреждаю: ко мне сегодня вечером придёт гость. Он провёл много лет в Дэверри, торговал вином. Он может тебя узнать. Он может знать что-то, что заставит работать твою память. Я больше этого не выдержу! Двадцать пять зотаров, а ты тут сидишь без толку, и тебя нельзя продать.

Пока они ждали прибытия Арриано, Бриндемо научил раба правильно разливать вино и разносить гостям подносы с кубками. Талиэйсин очень серьёзно и заинтересованно отнёсся к уроку. Он напоминал умного ребёнка, который решил порадовать своих родителей, сделав то, что они от него добиваются, хотя самому ему это кажется смехотворным. Тем не менее, Бриндемо всегда помнил: этот раб послушен только потому, что у него стёрта память. Талиэйсин двигался, как опытный мастер, умеющий сражаться на ножах (насколько знал Бриндемо, профессиональные атлеты, выступающие на арене, были единственными, кто обладал такой скользящей походкой и держались одновременно расслабленно и настороже, как этот парень). Поэтому, наблюдая, как раб готовит серебряный поднос, Бриндемо чувствовал себя неуютно. Талиэйсин напоминал льва, на которого надели ошейник и заставили ступать за хозяйкой, словно домашнего кота. «Мне не следовало его покупать, – подумал Бриндемо и почувствовал себя несчастным. – Мне следовало сказать „нет“ Баруме.» Тогда он почувствовал себя ещё более несчастным, поскольку прекрасно знал: он не в том положении, чтобы хоть в чем-то отказать человеку, известному под именем Барума.

Арриано пришёл вовремя, когда соборные колокола звонили, объявляя о начале вечерней службы. Бриндемо лично встретил его у двери, затем провёл в главный зал – длинное помещение с выложенным белыми и синими плитками полом и темно-зелёными стенами. В одном конце располагалось невысокое возвышение, на котором вокруг латунного столика были разложены многоцветные подушки. После того, как хозяин с гостем устроились на подушках, Талиэйсин разнёс кубки, после чего почтительно застыл у края возвышения. Арриано, потрёпанный невысокий человечек, который скрывал лысину под белой льняной шапочкой, оглядел его и легко улыбнулся. Это была дружелюбная, открытая улыбка.