Наталья Игнатова - Охотник за смертью

Только, не взирая на всеобщую любовь, Хельг умудрялся оказываться один именно тогда, когда ему нужна была помощь братьев.

Он снова изменился – резко, рывком, – за два месяца, прошедших со дня отъезда Орнольфа. И осенью рыжий дан не сразу узнал своего младшего братишку в еще более тощем и сильно подросшем парне, самый вид которого излучал жестокую, целеустремленную злобу. В глазах плясали, сменяя друг друга, небывалые в мире краски – вся ворожба Ниэв Эйд отражалась в них. А при взгляде на Орнольфа из-под ресниц плеснуло расплавленной лавой, густо-алой, веселой и страшной.

– Рыжий, – протянул Хельг, и пальцы его привычно метнулись к лицу Орнольфа, – ты рыжий? Ты тут один такой.

Он видел… благие боги… видел. Зрячими пальцами, к которым Орнольф привык, и глазами – тоже зрячими. Хельг изучал друга, как будто в первый раз… а ведь так оно и было.

– Это подарок, – тем же странным голосом сообщил Паук, – от Жилейне. Она отдала мне свои глаза. А сама умерла, представляешь? И я не знаю, кто…

…Он не знал, кто убил его сестру.

Близнецы, они многое делили на двоих, просто потому, что так получалось. Брат и сестра, – как одно существо в двух телах, как одна кровь, душа, радость или боль – все чувствовали вместе.

Радость и боль.

Альгирдас знал, что из-за этого и погибла Жилейне. Потому что он не смог ей помочь. Ее убивали где-то недалеко, туда можно было добежать, успеть, спасти… а он умирал вместе с ней и даже сказать ничего не мог, – только хрипел от боли, пытался, если не бежать, так хоть ползти к ней, к сестренке, к его зрячей половинке. Отец кричал ему что-то, тряс за плечи, рядом толклись бесполезно какие-то жрецы, лопались нити ворожбы, когда Альгирдас пытался сплести паутину.

Жилейне убивали… Долго. А он, когда прозрел, умер вместе с ней.

И даже обрадовался, когда все закончилось.

Об этом Орнольф не знал. Только догадывался. Он видел их вместе – своих синиц, равно любимых, разных, похожих. Он знал, как они близки. Были близки. И мог представить себе, как это было, когда Жилейне умирала в лесу, под ножом неведомого убийцы, и Эйни умирал тоже и не мог увидеть того, кто убивал его сестру.

Прозреть только для того, чтобы увидеть ее изуродованное тело – лучше уж оставаться слепым.

Рассказывали, что Гвинн Брэйрэ нашли Паука в Щецине, у ног его слепого божества. Он просил, требовал, чтобы владыка небес и преисподней вернул его сестру. Он просил его указать убийцу. Он принес богу две из трех жертв, птицу и зверя, и братья попытались остановить его прежде, чем будет принесена третья. Прежде, чем Паук убьет человека.

Рассказывали так же, что четырнадцатилетний юноша бился с ними, закрыв глаза, потому что тогда еще не привык смотреть глазами. И что он иссушил троих братьев, а еще двое едва не задохнулись в паутине, прежде чем явился Син. А Син явился незамедлительно, просто Паук, когда надо, мог быть очень быстрым.

Или когда не надо? На этот счет мнение братьев расходилось. А расспросить непосредственно пострадавших было пока невозможно, – им долго предстояло восстанавливать утраченные силы в святилищах своих богов.

И еще рассказывали, что Паук и Син схлестнулись на капище темного божества, сами как два полубога. И на стороне Паука были силы пяти побежденных им Гвинн Брэйрэ, и искусство боя, без остатка отданное ему наставником Сином. А на стороне самого Сина была бесконечная любовь к ученику и бесконечная жалость.

Син скрутил Паука, а потом выпорол так, что тот долго спал на животе, а ел только стоя.

Что ж, из всех наставников, Син был самым мудрым.

– Через два года, – сказал он Орнольфу, – с этим подарком богов в случае чего не сладит никто кроме тебя. Готовься, Касур, легкая жизнь закончилась.

– В случае чего? – спросил Орнольф. – У Хельга остался только отец. Неужели он тоже?..

– Три года назад я просил тебя беречь его, – напомнил Син, – сейчас я скажу: береги себя, Молот Данов. У Альгирдаса остался еще и ты. И не только мне кажется, что Паук Гвинн Брэйрэ слишком человечен для роли, которая ему уготована. Его бог тоже так считает.

Целью существования Гвинн Брэйрэ была не только защита людей от фейри и от них самих, Гвинн Брэйрэ выполняли в тварном мире работу благих богов, делали так, чтобы люди продолжали верить. А боги… да кто их знает? Ушли, были изгнаны или вовсе не существовали никогда?

Из всего высокого и чистого в тварном мире осталось только зло. Черный дракон с алмазными крыльями, вездесущий и всеведущий Змей , враг всего живого. Во всяком случае, принято было думать, что выглядит он именно так. Относительно же его взаимоотношений со «всем живым» ясности не было. Син, в силу обычаев своего народа питавший ко всем драконам теплые чувства, утверждал, что Змей и сам живее всех живых, несмотря на то что умер. Сину верили всегда и во всем, так уж было заведено среди Гвинн Брэйрэ, но насчет Змея было опять таки непонятно, потому что это «умер» относилось к временам, которые еще не наступили. До состоявшейся змеевой смерти оставалось без малого семьсот зим, а Змей, вроде как еще и не родился…

В общем, сложно все это было. С богами в том числе. Но Гвинн Брэйрэ традиционно считали, что без богов все же лучше. Доброту и свет люди носят в собственных душах, и вовсе незачем лучшим чувствам воплощаться в сколь угодно могущественных божествах. Со злобой и тьмой выходило не так складно: в душах человеческих хватало и этих, безусловно, необходимых качеств, однако и божественные воплощения зла не покинули людей. Это было дополнительным поводом задуматься о несовершенном устройстве мира, ведь те из Гвинн Брэйрэ, кто отмечен был богами гнева и несчастий, оказывались заведомо сильнее своих лишенных покровительства братьев.

Орнольф, по счастью, посвящен был Доннару – божеству стихийному, далекому от противостояния Зла и Добра, – и мог всецело рассчитывать на поддержку.

Против кого? Против Эйни?!

– Дурак, – невозмутимо сообщил Син, – против тех, кто захочет отнять у него последнее.

А у Паука запас прочности был, как у феникса. Бесконечный. И злость очень скоро переплавилась в дополнительный источник силы. Тоска по сестре стала помогать сосредотачиваться на занятиях, требующих размышлений. Он знал об уготованной ему судьбе, но вместо того чтобы испугаться только подобрался, как хищный зверь перед прыжком:

– Посмотрим еще, кто кого.

– Это ты кому? – уточнил Орнольф. – Богам? Или норнам?

– Это я всем, – нагло объяснил Хельг. – Надо будет, я и бога в паутину поймаю.

Удивительно, но на какое-то время Орнольфу и Пауку показалось, что боги поверили в угрозу. Даже, пожалуй, так: они поверили, что боги поверили. И прежде чем случилась новая беда, Орнольф успел вообразить себе, что со стороны божественного покровителя Хельгу больше не грозит чрезмерная опека.