Путь гладиаторов (СИ) - Ольга Ружникова
Можно смело дожидаться Месяца Заката Зимы. И бросаться в тщательно спланированную авантюру.
Тогда почему так неспокойно на душе?
Себастьен, что привез весточку от Клода, уедет сегодня. Дарлену удалось поступить на службу прямо к дяде Иву. Теперь «городские художники» (они же — «студенты Академии») поселятся в окрестностях поместья Кридель. Вдвоем. Ибо они — тоже пара.
Наверняка удрали из дома. С целью спасти свою несчастную любовь. От беспощадного гнева суровой родни.
Подробнее Ирия не расспрашивала. И так ясно, что Клод — брат очень понимающий. Возможно — под влиянием собственного тайного романа.
И теперь двое разместятся у какой-нибудь очередной вдовы. А третий — в усадьбе Криделей. Поближе к своей Ирэн.
Почему же так кошки скребут на душе? Кому плохо⁈ Эйде? Иден? Чарли?
Кому еще? Кто у Ирии еще есть?
С неба нагло пялится полная злая луна. Та, что не прощает не желающих дрожать. Перед ней.
И теперь сумрачное светило ночи пронзительно глазеет в окно. На вязальные спицы — в ловких руках Катрин.
Луна сияет. Спицы ловят блики солнечно-золотистых свечей…
Ирия прочла абзац «Сказания о битве Северной Ведьмы и Южного Колдуна». В пятый раз.
И подняла глаза на герцогиню.
А та вдруг отложила рукоделие.
— Мне тоже неспокойно, Ирэн! — вздохнула Катрин. Поколебав хрупкое пламя ближайшей свечи.
Странно — свечи и луна мерцают почти одинаковым бледным золотом. Сейчас.
Но свет одних успокаивает. А другой — вселяет темный потусторонний ужас. Не зря ей поклонялись суеверные предки…
Катрин после известия о спасении сына больше не напоминает тень самой себя. Но это еще не значит, что и не тревожится.
Герцогиня жестом указала Ирии на скамеечку у ног.
Лиарская беглянка с радостью пересела. Катрин — не старый герцог, рядом с ней — тепло. Медово-золотистые свечи — это не луна.
Тепло. Но почему-то грустно. Хоть грустить и глупо. И бесполезно.
Прошлого не вернуть. И не изменить. А значит — Карлотта никогда не станет такой, как Катрин. Как Ирии не превратиться во вторую Эйду.
Зато Эдвард Таррент был замечательным отцом. В отличие от Ральфа Тенмара. Всё сразу получить нельзя, это — непреложный факт и суровая реальность. Но всё равно — грустно.
Катрин привлекла девушку к себе. И замерла, перебирая ее отрастающие волосы.
Герцогиня могла сидеть так и полчаса, и час. А лиаранка закрывала глаза и представляла… Нечего тут стыдиться. И не предательство это никакое. Катрин — много старше Карлотты. Но бабушкой-то Ирии она могла быть. По возрасту. Хоть приемной…
Глупая ты девка — как грубо, но верно сказал Джек. И мало тебя жизнь учила. Как брошенный котенок норовишь поскорее найти нового доброго хозяина.
Эх, ты! А еще беглая государственная преступница в розыске!
— Спеть? — едва слышно прошептала Катрин.
— Спойте! — с готовностью согласилась Ирия.
У матери Анри хороший голос. У него самого когда-то был — тоже. Катрин рассказывала…
Вот только ее песни обычно очень грустны. Как и сейчас.
Горький ком подкатил к горлу…
— Ну развели сырость, две дуры-бабы! — Герцог Ральф Тенмар ввалился, как обычно — без стука. — Ладно — ты, но девку-то чего до слёз довела?
— Я сама… — Ирия быстро сморгнула горько-соленую предательницу. И в самом деле выкатившуюся из уголка глаза.
— Сама она! С завтрашнего утра будешь на час дольше железками махать. Глядишь — лишняя дурь и выйдет. А сейчас пойдем-ка — письмо поможешь написать.
— Письмо? — подняла удивленный взгляд мать воскресшего сына.
— Письмо-письмо, — проворчал герцог. — Ты свое тоже пиши. Оба перешлем!
— Анри⁈
— Да тише ты! Кому же еще? Хоть и все слуги — проверенные, а кто ж знает? У Ревинтера, чтоб ему сдохнуть раньше меня, в каждом доме Эвитана — по шпиону. А в каждом хлеву — по лазутчику! Представь, сколько их в замке поместится?
Ритуал повторяется вновь.
Мрачноглазый старик в кресле. По грудь укрыт теплым пледом.
Обитая синим сукном скамья. Тёмно-рубиновое вино льется в два бокала…
Свечи. Чернильница — вздыбившийся дракон. Белые листы с герцогской короной.
Разумнее писать не на гербовой бумаге. Раз уж послание Ральф Тенмар нелегальным способом пересылать собрался.
Но у него могут быть свои причины. Герцог мало что делает зря. Раз пишет именно так — значит, есть основания…
— Пиши! — старый дракон с мерзнущими ногами сунул «племяннице» чистый лист. С тенмарской короной в углу.
— А вы?
— Я напишу свое.
Он что, ошалел? А то у Ревинтера не найдется образцов почерка Ирии Таррент. Да еще и на тенмарской бумаге!
Может, проще сразу приглашение в гости прислать? Это какая-то сложная интрига? Или у старика просто ум за разум зашел? От потрясения?
— Он будет рад прочитать что-нибудь от тебя, — голос герцога потеплел.
Вряд ли врет. Значит — действительно спятил от радости. Или от горя.
— Письмо могут перехватить.
И тогда Дракон Тенмара особо не пострадает. А вот лиарскому стрижу уже не улететь. От королевской стражи.
Увы — Ирия не так быстра и догадлива, как ее родовой герб…
— Подпишешься «Ирэн Вегрэ».
— Анри не знает никакой Ирэн Вегрэ. Если, конечно, не знаком с настоящей.
— При мне — не знакомился, — усмехнулся Ральф Тенмар. — Разве он не узнает твой почерк?
Это что, такая сложная проверка? Да, герцог с какого-то перепугу посчитал Ирию тайной любовницей его сына. Откуда-то всплывшей.
Но сама она на месте старика давно бы уже поинтересовалась, где у Анри расположены шрамы.
Впрочем, это лиаранка уже успела продумать. Заметнее всего новые, а не старые. А о новых давно не видевший сына отец наверняка не знает сам. Так что можно смело придумать.
Главное — хорошо заучить, чтобы при следующем пересказе не перепутать.
Или даже не придумывать. Ирия отлично помнит, куда ранили Анри при ней.
— Мы не переписывались, — честно ответила она.
Даже если старый герцог сбрендил от счастья — всё равно должен соображать, что в охваченном войной Лиаре было не до писем с голубочками.
— Я напишу о тебе, — мягко сказал старик. — Без твоего настоящего имени. Но так, что он поймет. А ты добавь немного от себя.
Это герцог так по выражению лица определил ее состояние? Кому приятно вспоминать те дни? Но старик, похоже, решил, что Ирии горько из-за разлуки с Анри. А ей горько, тоскливо и тяжело всегда.
Что же написать? Перед глазами стоит — не отвязывается старинная шпалера. Там закованный в устрашающие латы коленопреклоненный рыцарь целует даме ручку в белой нитяной перчатке. «Герой уходит на войну».
Что бы
