Cirque de la Lune (ЛП) - Хамм Эмма

Она коснулась его ладони.

— Почему ты так добр со всеми нами? Какая тебе выгода?

— Не знаю. Я просто знаю, что вы все — куда больше, чем я думал увидеть тут. Вы спасли меня, и не раз. И за короткое время, — он нахмурился. — Порой я думаю, что вы меня околдовали. Пробрались в мой разум и убедили, что мир — не такое жестокое место.

— Нет. Это жестокое место, и если мы убедили тебя в другом, то мы надели на твои глаза шоры и не помогли этим.

Ему не нравились тени в ее глазах. Они не должны были омрачать эти изумруды, и он хотел стереть те воспоминания, заменить их хорошими.

Фрэнк опустил руки, переплел их пальцы.

— Разве так должно быть? Это место, эти люди не могут иметь свои жизни? Вдали от тьмы и тайн?

— Ты нас не знаешь, Фрэнк. Я не могу ответить на этот вопрос, не показав тебе, какие мы. Это страшно. Мы страшные.

— Докажи. Может, меня не так просто запугать.

— Фрэнк, — выдохнула она, вглядываясь в его глаза. Она что-то искала, а потом кивнула. — Не тут. Я пока что не хочу, чтобы остальные узнали.

— Все так плохо? — он не представлял, что еще она могла ему рассказать. Он уже знал, что порой она спала с мужчинами. По слухам она делала с телом больше, чем многие благородные дамы в ее возрасте. Но это ничего не значило для него. Ему было все равно, и он будет повторять для нее снова и снова, если это поможет.

Эвелин встала и протянула руку.

— Не плохо. Просто… другое.

И это было хорошо. Он не думал об этом пару месяцев назад, но жить тут, с этими людьми… он понимал теперь, как важны были те различия. Фрэнк встал с ней, и они пошли по полям.

Солнце село, в это время обычно Эвелин забирал тот, кто заплатил за ее внимание. Светлячки уже сияли на длинных колосьях пшеницы. Они взлетали в воздух от движений и парили вокруг них.

Эвелин замерла в центре поля, когда шатер стал маленьким на горизонте, и они остались одни.

Руки Фрэнка вдруг задрожали. Он не знал, куда и деть, когда она отпустила его ладонь. Оставить неловко висеть по бокам? С каких пор его стали заботить руки?

Он заставил ладони замереть, оставил их по бокам. Он надеялся, что это выглядел не так неловко, как ощущалось. Он не хотел, чтобы она подумала, что он не знал, как говорить с женщинами.

Он знал, как говорить с женщинами. Он делал это всю жизнь, создавая себе имя. Так он заполучил невесту. Она хотела того, кто сделал себе имя, кого все знали.

Его невеста.

В цирке он не думал о ней. Ни разу.

Странно. Он был одержим ею в последнее время. Каждый ее дюйм был отражением того, что он хотел. Ее красивые светлые волосы были золотом, которое он хотел на свой счет в банке. Ее голубые глаза были цвета моря, на которое он хотел смотреть с балкона. Но теперь это не было важным.

Вся ее красота была уничтожена огненной женщиной, стоящей перед ним. Эвелин была всем, что он и не думал, что пожелает. Земная, женственная и такая другая, что порой на нее было больно смотреть.

Она взглянула на него, изящно сцепив ладони перед собой, а потом выдохнула.

— Ты замечал, что наш цирк не такой, как остальные? Я знаю, что ты толком не видел наше представление.

— Я смотрел из-за кулис. Я знаю, что вы талантливее других цирков. Все, что вы делаете, кажется таким…

— Настоящим? — перебила она.

И было что-то странное в ее позе при этом. Ее плечи были опущены, она отвела взгляд, словно кто-то из цирка мог выскочить из теней и заткнуть ее.

— Да, — ответил он. — Настоящим.

Он смотрел, как она облизнула губы, ощущая, что произойдет что-то невероятное. Что-то, что изменит его жизнь навсегда, и что он не сможет забыть.

Эвелин отошла от него, подняла руки.

— Ты не думал, что там может быть то, что ты не понимаешь? Что люди могут быть способны на то, что ты не считал возможным?

— Как магия?

— Больше. Как способность быть другим. Как… женщина, которая может дышать огнем по-настоящему, или мужчина с татуировками, который может снимать свои чернила и делать их настоящими?

Фрэнк покачал головой.

— Я не знаю, на что ты намекаешь.

— Я пытаюсь сказать, что выступления не игра. Мы не такие, как другие цирки, которые тенями и дымом заставляют людей думать, что мы можем то, что не должны уметь люди. Мы на самом деле умеем все это.

Он рассмеялся. Она играла с ним, как кошка с мышкой. Ладно. Если она хотела повеселить его, он не возражал. Но он хотел не просто шутки от нее. Он хотел жизнь, где они могли доверять друг другу.

Потребуется больше, чем несколько ночей. Он это теперь понимал. Но ей не нужно было вести себя так жестоко.

Эвелин отошла еще на шаг, качая головой.

— Ты мне не веришь.

— А ты хочешь? — он развел руки, смеясь. — Эвелин, я понимаю, что ты мне не доверяешь. Ничего. Я не могу ожидать доверия так быстро. Особенно когда я только что купил удовольствие в твоем обществе, как утопающий. Я понимаю. Надеюсь, ты это знаешь.

— Знаю, — ответила она. Отчаяние в ее голосе было надрывом. — Но я не вру. Я не сочиняю, чтобы ты поверил в то, чего нет. Я могу выдыхать огонь, Фрэнк. И не только это.

Он смотрел в ее глаза и понимал, что она верила в то, что говорила. Что-то ударило ее по голове? Что? Она не выдержала бремя мира?

От одной мысли он запаниковал. Он шагнул к ней, но она отпрянула.

— Стой, — сказала она. — Ты пострадаешь. Я покажу, но близко не подходи.

— Эвелин, идем обратно.

— Нет. Я хочу, чтобы ты это увидел. Мне нужно, чтобы ты понимал, что я не вру, что эти люди другие. Мы все другие, Фрэнк, и потому нам нужно скрываться сильнее, чем другим циркачам. Мы не просто фрики.

— Конечно. Вы люди. Я понимаю.

— Фрэнк, перестань.

Эвелин отошла еще дальше, а потом вдруг щелкнула пальцами, и огонь вспыхнул на ее ладонях.

Синий огонь, красивый, как сапфиры, украсил ее запястья. Он озарил поля со светлячками, и Фрэнк забыл, как дышать.

Она была прекрасной. Даже с трюками и странной магией. Синий огонь оставался на запястьях, значит, не был настоящим. А потом она отклонила голову и открыла рот.

Огонь не расцвел на ее губах, как на представлении. Она не выдохнула пламя, не закашляла жаром. Она показывала, что внутри нее сиял свет. Ее рот сиял, словно в ее теле было солнце, и он не знал, как она это делает.

— Расскажешь хитрость? — спросил он, нервно смеясь, ему было не по себе.

Эвелин опустила голову и покачала ею.

— Хитрости нет, Фрэнк. Я такая. Я не знаю, как это возможно, или что сделало меня такой. Но я могу делать то, что не могут другие люди. Так со всеми в том цирке. Потому мы не спешили принять тебя. Потому мы сдерживаемся, хотя другие приняли бы тебя с распростертыми объятиями.

Он шагнул вперед, протянул руку. Огонь не мог быть настоящим. Это был трюк или игра света. Он не обожжет, если Фрэнк его коснется…

Фрэнк отдернул руку с шипением, когда огонь задел его пальцы. Жгло так, словно он сунул руку в печь, но ее огонь не касался.

Он не мог объяснить это, как бы ни старался. Тут были не просто спичка и угли. Но… как?

— Как? — повторил он мысль.

— Не знаю. Я не знаю.

Колени Фрэнка дрожали. Его разум не выдерживал, но он хотел все узнать. Всю правду.

— А остальные?

— Даниэль может дышать под водой. Кто-то нашел его в Амазонке, когда он был ребенком, и мы забрали его, когда ему исполнилось десять. Борода Клары может хватать. Букер может снимать татуировки как питомцев. Это тебя исцелило. Одна из его татуировок может исцелять любую рану, даже ужасную.

Его разум не справлялся. Фрэнк отошел на два шага, рухнул на землю. Он притянул колени к себе, опустил голову между ними, глубоко дышал. Он читал, что такое помогало при панической атаке. Но не помогло ни капли.

— Так ты говоришь… — он даже произнести не мог. В цирке были магические создания? Люди могли то, что не должны уметь? Это было невозможно принять, а он видел многое, пока заботился о людях во время войны.