Ярослав Хабаров - Королева умертвий

Ярослав Хабаров

Королева умертвий

Глава первая

Темные башни Соултрада возносились к мрачным, низко нависшим над городом небесам. Узкие улицы петляли, образуя лабиринт. Казалось, ничего не стоит заблудиться здесь навеки; однако существа, обладающие крыльями, прекрасно видели с высоты, каким странно соразмерным был этот лабиринт.

Черные фасады, украшенные искусной резьбой, почти соприкасались на узких улицах. Иногда казалось, что две химеры, размещенные на домах, стоящих напротив, ведут тихий, оживленный разговор. О чем шепчутся каменные чудовища? Какие страшные тайны сообщают они друг другу, усмехаясь и выставляя кривые клыки?

На маленьких площадях у чужака начинала кружиться голова: каждый дом представал как застывший монстр — опасный, плотоядный, притаившийся в засаде. Куда ни посмотри, везде оскаленные шипы, узкие темные арки окон, похожие на глаза странной формы, — и кто знает, какие живые монстры таятся за ними и тайно наблюдают за тобой?

И все же Соултраду нельзя отказать в своеобразной красоте: город завораживал и отталкивал одновременно.

Госпожа Тегамор передвигалась по городу в носилках, которые покоились на плечах четверых ее рабов, здоровенных толстяков, идеально подобранных по росту. Тегамор лично приобрела их у Плегмута, Мастера Плоти, большого знатока своего дела. Все четверо носильщиков неотличимо походили друг на друга: желтокожие, с маленькой головой, широкими мускулистыми плечами и короткими, кривыми, мощными ногами. Их тела были безволосы, а на лопатках красовались шипы, похожие на наросты или остатки от отрубленных крыльев, хотя на самом деле это были рудиментарные руки — побочное, хотя и совершенно безвредное следствие искусной работы над плотью.

Плегмут хорошо знал свое дело. В Соултраде он считался одним из лучших. Госпожа Тегамор давно вела с ним дела: иногда ей требовались дополнительные слуги, иногда — кое-какие знания, а то и просто материал для дальнейших исследований.

Носильщики неторопливо бежали по улицам. Носилки мерно покачивались, Тегамор рассеянно посматривала в окно, наполовину скрытое парчовой занавеской. Мимо проплывали знакомые дома — разверстые дверные проемы, причудливые узоры фризов, каменные изваяния, которым мастера, случайно или нарочно, придали устрашающую форму.

Иногда в стену дома были вмонтированы и живые существа. Такое позволяли себе наиболее опытные из соултрадских магов. В последнее время подобный способ украшать здания стал весьма распространенным явлением, и Тегамор подумывала о том, чтобы и ей последовать общему обыкновению. Измененные магией, застывшие в позе, которую придало их телам заклинание, эти создания оставались живыми и даже сохраняли остатки разума, но не могли ни покинуть место своего заточения, ни даже пошевелиться. Маги изощрялись, как могли, изобретая для своих живых скульптур извращенные, не свойственные человеческому телу положения. Чем более изломанным выглядел вмурованный к стену раб и чем полнее было его сознание, тем роскошнее считалось украшение.

Да, об этом стоило бы подумать. Тем более что в какой-то мере подобные эксперименты были созвучны одной из любимых идей госпожи Тегамор — преобразованию и совершенствованию личности мага путем поглощения ею других личностей. Тегамор живо интересовалась этой темой с юных лет и успела немалого достичь в области, которую избрала для своих исследований.

Она обитала в южной части Соултрада, в доме, сложенном из черного необработанного камня. Древнее это гнездо досталось Тегамор не от родственников, а от учителя, у ног которого она провела большую часть детства и юности. Оно выглядело похожим скорее на неприступную крепость, чем на обычный жилой дом. И тем не менее там веками обитали маги и чувствовали себя более чем уютно.

Первый этаж особняка Тегамор, высотой в два человеческих роста, представлял собой огромный зал без окон; его стены не украшали ни гобелены, ни даже простая облицовка — те же самые камни, что и снаружи, черные, округлые, словно обточенные самим Временем.

Второй и третий этажи были жилыми, и сразу можно было сказать, что устроены они для женщины, любящей комфорт: множество безделушек, мягкие ковры на полу, широкие кровати, удобные кресла…

Здесь же располагалась и кухня, в которой трудились поварихи дома Тегамор — еще один шедевр Плегмута, Мастера Плоти. Эти существа были лишены рта. Высокие, с длинными костлявыми руками, они обладали лишь одним умением и одним страстным желанием: прибираться в доме и на кухне и стряпать, стряпать, стряпать. Они питались запахами, поэтому прикасаться к пище, варить и жарить, тушить, парить, мариновать было для них жизненной потребностью. Если Тегамор хотела наказать их, она просто сажала их в подвал на несколько дней, и они выползали оттуда, обессиленные, плачущие, абсолютно покорные воле госпожи, которая могла убить их в любое мгновение, если только они не сумеют угодить ей.

Самый верхний этаж занимала лаборатория. Она размещалась в башне, венчающей строение. Там имелись широкие окна, выходящие на все стороны света — или, точнее, коль скоро речь идет о Соултраде, — на все стороны тьмы. В лабораторию слугам вход был настрого запрещен; даже тех, кто считался если не другом, то, по всяком случае, доверенным лицом Тегамор, хозяйка лаборатории впускала крайне редко и неохотно. Вся обстановка этой комнаты, казалось, полностью опровергала впечатление, производимое как первым этажом, так и вторым и третьим. Если огромное темное «пещерное» помещение мог облюбовать для себя какой-нибудь суровый владыка, которому требуются просторные залы — размещать своих воинов и устраивать грандиозные пиры, озаренные светом факелов; если уютные гнездышки жилых этажей, несомненно, принадлежали избалованной женщине, то полная артефактов лаборатория, чьи стены были покрыты пятнами самого разнообразного цвета и происхождения, от ядов и копоти до желчи и крови, была логовом безумно увлеченного своей работой мага, не имеющего ни пола, ни возраста. Догадаться, что здесь проводит опасные эксперименты красивая женщина, было невозможно, если только не знать об этом заранее.

При звуке шагов пленник насторожился.

Он находился в подвале, куда не проникал ни единый луч света, невообразимо давно. Один или два раза ему приносили поесть, но он едва притрагивался к пище. Даже голод не мог заставить его побороть обычную осторожность: он слишком хорошо знал, где находится, и не сомневался в том, что в еду подмешали какое-нибудь снадобье, которое изменяет сознание или подавляет волю.