Вячеслав Бакулин - Призраки и пулеметы (сборник)

Большая Тьма смотрит на тебя. Будь осторожен. Будь готов.

Макинтош оглянулся в поисках источника звука. Никого.

Неожиданно музыка смолкла. Айзек с мальчишеской ловкостью спрыгнул со стола и сделал несколько шагов к двери.

– А вот и наши друзья из подземного Аида. Приветствуйте! Черный-черный человек скушал сорок барабек, тянет-тянет свою тушу, из которой сыплет снег!

Зал взорвался аплодисментами, Айзек довольно раскланялся.

Макинтош услышал ржавый скрип. И звук шагов. Медленных. Неуверенных.

Сперва капитан не узнал Мозеса. В таком виде механик не появлялся едва ли не с тех пор, как Макинтош нанял его на «Бриарей». Толстяк – высокий, нескладный – в ветхом латаном-перелатаном мундире машиниста мало похож был на чудовище, которое только что летало по рельсам машинного. Остались только две руки и две ноги – самые заурядные, пусть и механические. Сегментная шея скрывалась под высоким воротником.

Неужели это правда и Мозес пришел ему помочь? Уж с ним-то и десяток томми не справятся. Макинтош хотел позвать Мозеса, но во рту пересохло, и вместо слов получился только бестолковый хрип.

Мозес шел так, как ходят старики и люди, разучившиеся управлять своим телом после долгой болезни. Когда механик приблизился, Макинтош понял, что надежды его напрасны. Едва ли не все пространство между суставами, шестеренками, поршнями Мозесовых ног залито было черным льдом. Лед оставался на полу скользким следом. Лицо Мозеса было искажено гримасой боли и отчаянья.

На руках он нес умкэнэ.

Девочка не спала и смотрела прямо на Макинтоша.

«Ты должен отпустить», – услышал капитан в своей голове тот самый детский голос.

– Стой, Мозес, – сказал вдруг Айзек.

Мозес послушно замер на месте.

Почему они слушаются? Почему они все слушаются доктора? Сначала томми, теперь Мозес. Лед заставляет их? Но при чем здесь Айзек? Как может этот маленький жалкий человечек управлять черным льдом?

«Смотри внимательнее, – зашелестело в голове. Голос был тоненьким, слабым и, кажется, детским. – Ты видишь Большую Тьму?»

У капитана закружилась голова. Голос девочки рассыпался на разноцветные звуки, которые заново раскрасили картинку, подчеркивая спрятанные прежде детали.

Макинтош увидел. Мягкие тени, рожденные неярким светом синего дирижабля, словно части одной головоломки, сложились вдруг вместе. Капитану попадались подобные рисунки: сперва это гусь, но если присмотреться, то обнаружишь, что в птичьих очертаниях прячется усатый кот.

От каждого человека в зале тянулась тонкая черная нить – вверх, вверх под потолок, к огромному иллюминатору. Смотреть туда не хотелось, но не смотреть было никак нельзя. Там скользила черным льдом, заглядывала с изнанки, шептала непроницаемая, глубокая, довольная Большая Тьма. Такая же черная нить управляла и смешным стариком Айзеком, который – вот умора! – возомнил себя кукловодом.

Если бы Тьма умела смеяться, она бы сейчас расхохоталась.

Тьма? Похоже, напиток из тулуна Аяваки все еще бродил в крови, вызывая безумные мысли и галлюцинации. Макинтош тряхнул головой.

Но Большая Тьма никуда не исчезла.

«Большая Тьма» – что за детство?

Изнанка. Черный лед. Колония простейших, свернутое пространство, бес его знает, чем он еще может быть, но только не…

Кэле.

– Захвати-ка нашего капитана. Он совсем рядом, за крокодилом. Неси его сюда.

Макинтош почувствовал, как металлическая рука Мозеса берет его за пояс.

24. Умкэнэ просыпается

Вечность белоснежного сна уступает место черным мгновениям реальности. Мити расправляет эйгир.

Железный британец, который крепко держит ее в своих неживых руках, скован тьмой. Как скован тьмой весь «Бриарей». Обрывки цвето-запахов путаются в этой тьме, жалят Мити, но теперь они ей не страшны.

– Все почти закончилось, умкэнэ. Ты успела к финалу, – говорит Кэле.

Тьма, послушная его воле, остановилась, замедлилась – только чтобы не убить раньше времени пароход, но позволить ему вернуться в эфир, вернуться вместе с Кэле, навсегда.

В эфир без Кутха. В эфир, где, одну за одной, Кэле поглотит все звезды.

– Так и будет, – улыбается Кэле. – Ты мой обратный билет, умкэнэ.

Мити не слушает. Эйгир ее плетут замысловатые узоры, летят во все уголки укутанного тьмой парохода. Мити ищет Аяваку.

– Аявака мертва, я убил ее, – говорит Кэле, и голос его печален. – Остались мы с тобой. Ты и я.

Мити открывает глаза. Осматривается. Всюду британцы. Они полны тьмой.

Все, кроме одного. Мити шепчет ему:

– Большая Тьма смотрит на тебя. Будь осторожен. Будь готов. Смотри внимательнее. Ты видишь Большую Тьму?

Кэле смеется.

– Зачем тебе этот глупый сын Ийирганга? Он слеп. Он почти мертв. Как и все вы.

Черная бездна окружает Мити – лениво, неспешно. Кэле слишком уверен в своей победе, чтобы торопиться.

– Нет, – говорит Мити. Если вступаешь в разговор с Тьмой, это все, что можно сказать. – Нет.

– Бесполезно. Тебе некуда сбежать.

Кэле кутает ее ледяными щупальцами.

– Вы все одинаковы – дети Савиргонга. Слишком разумны. Слишком слабы.

Кэле не знает, что кое-чему дети Савиргонга научились у своих двоюродных братьев. Научились говорить «нет». Даже если от них уже ничего не зависит.

Расслабиться. Отпустить эйгир, сделаться прозрачной. Нет ничего: ни Кэле, ни парохода, ни изнанки.

Есть Мити.

Есть Кутх.

– Ты должен отпустить, – шепчет Мити.

Она знает, что ее ждет. Она готовилась к этому с рождения. Только бы капитан Удо Макинтош не подвел.

Кутх и время

Старики рассказывают:

Кутх взял горсть снега и сказал: вот, будет время. Снег растаял и утек сквозь пальцы. Не осталось времени. Кутх улыбнулся тогда и нашел кувшин. С тех пор хранит время в кувшине.

25. Капитан Удо Макинтош не знает приемов бартитсу

Пассажиры стояли смирно – широким полукругом прямо перед Макинтошем. Черный лед, однако, держал их по-прежнему и требовал движения. Кто-то нервно стучал пальцами по бедру, у кого-то не находили покоя ноги. Одна старая леди то и дело поправляла прическу. Глаза при этом у всех были совершенно пустые.

– Вам, капитан, как почетному гостю, места в первом ряду. С дамой, – сказал Айзек.

Макинтоша усадили на стул, привязав его руки к спинке так, чтобы он не упал, но и двинуться не смог. Рядом томми устроили мертвую Аяваку. Сейчас только Макинтош осознал, что там, в ходовой рубке, луораветланка намеренно отвлекла на себя внимание Айзека. Пожертвовала собой ради него. Немыслимо. И отметил: вероятно, ему следовало бы растрогаться.