Юнкер - Валерий Пылаев
Надежнее, чем подпись.
— Это украшения… скажем так, откроет некоторые двери. И поможет убедить некоторых людей. — Багратион сдвинул брови. — Но ты должен понимать…
— …что не следует размахивать им направо и налево, — кивнул я. — А лучше вообще никогда и никому не показывать. Использовать на собственное усмотрение в крайних случаях, когда все прочие меры уже испробованы.
— Если бы хоть четверть из моих людей были бы такими же догадливыми, как ты, Саша, — Багратион протяжно вздохнул, — у государства бы уже давно не осталось врагов. Как внутренних, так и внешних… А теперь ступай. Не хватало еще доказывать твоему дедушке, что я вовсе не похитил тебя и не держу в застенках.
— Дедушка… — вспомнил я. — Сколько из того, о чем мы сегодня говорили, я могу рассказать своей семье?
Не то, чтобы я действительно собирался соблюдать какую-то особенную секретность. Но вопрос все-таки задал.
— Ровно столько, сколько посчитаешь нужным. Решай сам. Думаю, это тебе вполне по силам.
Вполне.
Уже открывая дверь кабинета, я обернулся. Багратион снова взялся за перо, но к работе еще не вернулся — смотрел прямо на меня. Требовательно и сосредоточенно, вдумчиво — но одновременно и с мягкой улыбкой, которую я никогда не видел ни у деда, ни у Андрея Георгиевича. Только у Кости… но это было что-то другое.
Может, так должен смотреть на свое чадо строгий, но любящий отец? Или мудрый начальник — на молодого, но толкового подчиненного, и не более того?
Знать бы, знать бы…
Глава 4
— Равняйсь! Смир-р-р-рно!
Зычный голос прокатился над строем, и примерно сотня фигур в черном — и я в их числе — встрепенулись. И тут же застыли, вытянув руки по швам. Ровно и чуть ли не одновременно. Из всех чуть замешкались и отстали всего человек десять-пятнадцать. Остальные зачислялись во Владимирское из кадетских корпусов — так что знали о шагистике более чем достаточно.
Да и я усвоил основы нехитрой науки достаточно быстро. Юнкера со старших курсов гоняли нас три дня почти без перерыва, так что к моменту знакомства с ротным вся разношерстная толпа младшего курса уже представляла из себя… что-то.
Дрессированные звери, из которых выйдут отчетливые юнкера — примерно так нас охарактеризовали усатые здоровяки с темляками на кортиках и в офицерских портупеях, которым первокурсники, по слухам, должны оказывать чуть ли не большие почести, чем преподавателям и кураторам. В общем, терпкий аромат военщины я ощущал уже вовсю, хоть новоиспеченных воспитанников еще даже не заселили в комнаты при училище: первые дни зачисленным дозволялось ночевать дома.
Чем, я, разумеется, воспользовался. Не только для того, чтобы напоследок вдоволь наесться стряпни Арины Степановны, но и поспрашивать чего-нибудь нужного. Андрей Георгиевич выпустился из училища в Москве еще при Императоре Александре, так что кое-что в быту и нравах юнкеров с тех пор непременно изменилось.
Но не так уж сильно. Судя по тому, что творилось на построениях, в коридорах и даже в учебных классах — там, куда первокурсникам дозволялось заглянуть — во Владимирском молодых гоняли едва ли меньше, чем в Александровском полвека назад.
Багратион не ошибся — на элитное заведение для знатных дворянских сынков моя будущая alma mater походила мало.
Настолько, что я даже удивился реакции деда. Старший Горчаков лишь немного поворчал на самоуправство Багратиона — похоже, исключительно для проформы. То ли не пожелал противиться воле государыни, то ли решил соблюсти дворянский обычай отправлять младших отпрысков на военную службу… то ли и сам считал училище лучшей альтернативой не в меру прыткому внуку.
Если вообще внуку.
Скорее всего — третье. Особенно есть учесть, что за нарушение приказа главы рода, вскрытый сейф, выбитые ворота в усадьбе, стрельбу и гонки по центру столицы мне по-настоящему так и не влетело. Похоже, даже дед посчитал перевод из лицея в военное училище второй категории достаточным наказанием.
— Здравия желаю, господа юнкера!
Рев ротного снова резанул по ушам, вырывая меня из размышлений — а заодно и напоминая: мешкать не стоит. В первые дни несоблюдение устава здесь еще как-то прощается, но дальше…
— Здравия желаем, ваше высокоблагородие! — громыхнул я вместе с остальное сотней первогодок.
Именно так и полагалось обращаться к старшему офицеру — Одаренному девятого магического класса. Но вышло не слишком стройно: для некоторых слово оказалось то ли сложноватым, то ли просто слишком длинным, чтобы как следует отчеканить по слогам — да еще и в полный голос. У них получилось что-то вроде «вашсокбродия» — сокращенного и невнятного.
— Тьфу ты! — проворчал стоявший справа от меня парень. — Язык сломаешь.
У него самого, впрочем, полная форма обращения по чину особых затруднений не вызвала. Я на всякий случай аккуратно «прощупал» соседа — и совсем не удивился, обнаружив Дар. Неоформленный, сырой — несмотря на то, что парень был явно постарше меня года на полтора-два. Но при этом уж точно и не совсем чахлый — примерно на девятый магический класс.
— Позвольте представиться, господа юнкера, — продолжал ротный, прохаживаясь вдоль строя. — Лейб-гвардии штабс-капитан Симонов Валерий Павлович. Командующий и старший куратор роты первого курса. То есть — вас.
Я осторожно приподнялся на цыпочках, вытянул шею и чуть сместился в сторону, пытаясь получше рассмотреть наше верховное божество. Для своего возраста я вымахал довольно рослым, но среди сотни юнкеров-первокурсников попал только во вторую шеренгу — хоть и в самое начало. Так что стоявшие передо мной будущие однокашники могли похвастать куда более крупным сложением.
В отличие от самого ротного: лейб-гвардии штабс-капитан Симонов едва ли достал бы макушкой мне до носа. Зато шириной плеч уделал бы примерно раза в три. Чем-то он напоминал Андрея Георгиевича — но уж точно не внешностью и не ростом, а скорее выправкой. Если мой прежний… «куратор» был самым настоящим гигантом, то нынешний скорее походил на тумбочку. Приземистую, мощную, почти квадратную и в человеческом обличии отчасти даже забавную.
Но только на первый взгляд. Лицо ротного — суровое, загорелое, с истинно армейским монументальным подбородком — выглядело весьма внушительно. Вряд ли ему исполнилось больше сорока-сорока пяти лет, но не меньше половины из них он наверняка провел вдали от Петербурга. И занимался уж точно не только тем, что гонял строем нерадивых юнкеров.
Шрамов ни на лице, ни на руках я не разглядел — зато обратил внимание, что при каждом шаге ротный чуть припадает на левую ногу. Скорее всего, из-за какой-нибудь застарелой раны, полученной в бою — в столице или любом крупном городе целители живо вылечили
