Визионер: Бег за тенью - Женя Гравис
Из ателье Дмитрий выходил в задумчивости. Мишка, чрезвычайно довольный собой, окинул на прощание взглядом изящную вывеску на входе «Ателье мадам Шаттэ. Настоящий французский шик» и заговорщицки сообщил:
– Мадам Шаттэ, как же. Я тут поспрашивал. Кошкина* она, Василиса, из Самарской губернии. Сама из простых, а теперь вон какая… цаца.
– Ты, Михаил, конечно, молодец, – Дмитрий искренне похвалил сотрудника. – Но нам эта подробность погоды не сделает. А вот другое интересно. Прасковья-то наша – из Берендеево.
– И что с того?
– А то, что по традиции Снегурочка жила в царстве Берендея*. Думай, Миша.
* * *
Первоначальный азарт Дмитрия Самарина прошёл примерно через неделю. Через две начальник Убойного отдела вспоминал о «швейке» всё реже, а через три – лишь иногда стыдливо поглядывал в дальний угол стола, где лежала папка со Снегуркиным делом. Что тут попишешь, когда зацепок нет, а команда другими делами завалена?
И не сказать, что иные случаи совсем просты, но закономерны же! Вот, к примеру, на прошлой неделе некий П. Ефимов 17 лет, проходя по улице с компанией, встретил С. Урываева 18 лет, к которому питал злобу, бросился на него с ножом в руках и, ударив человека по голове, проломил череп. При свете дня, да ещё и в компании. Даже бежать не пытался. Следствие закрыто, дело передано в суд.
Вот крестьянин Степан Кузнецов 37 лет. Продал верши для рыбной ловли, на вырученные деньги напился пьяным и, возвращаясь в деревню, на берегу реки Москвы упал, не смог подняться и замёрз. Всё ясно, как на ладони.
А вот история не совсем характерная, но тоже в схему укладывающаяся. 34-летний рабочий И. Иванов затеял ссору с другим рабочим Д. Миропольским. Затем лёг спать в общежитии. Миропольский взял топор и наносил Иванову удары до тех пор, пока буквально не изрубил его. Поразительная энергия для 80-летнего старика. Далеко, правда, не ушёл – по горячим следам взяли*.
Вот она, типичная криминальная Москва 1920 года, вся на столе. Пьяные драки, карточные долги, ревнивые мужья, наследственные споры, зависть, месть… Все мотивы, могущие привести к самому страшному исходу, очевидны и понятны. А тут?
Митины зацепки, казавшиеся такими крепкими, оборвались как шёлковые ниточки на Снегуркиной шубе. Одно стало ясно – Прасковью Молчанову выманили подложным письмом. Оказалось, в Берендеево все живы и здоровы. Значит, кто-то наблюдал, хотел умертвить, но для чего? Жила тихо, скромно, ни с кем не зналась. Как такая может кого-то навести на злой умысел? Ведь душегуб не надругался даже, просто нарядил и оставил. Ни следов, ни отпечатков. Нехитрые Просины пожитки сгинули вместе с письмом. Нарядной Снегуркиной одежды никто не хватился. И даже Глеб Шталь до сих пор не помог – в университетской лаборатории до сих пор бьются с химическим составом той мешанины, что в крови была. Тупик, откровенно говоря.
Поэтому Снегурочкина папка так и лежала на дальнем краю бюро, и Митю всякий раз мучили угрызения совести, оттого что самое первое его дело так и не сдвинулось с мёртвой точки.
До тех пор, пока не настал первый день февраля.
* Мадам Виктория не сильно погрешила против истины, ведь Шаттэ – это безграмотная побуквенная калька с французского chatte – кошечка.
* Традиции, о которой говорит Митя, на деле не так много лет. Пьеса Островского «Снегурочка», где говорится о царстве Берендея, вышла в свет в конце 19 века.
* Все случаи взяты из реальной хроники происшествий в Москве начала 20 века.
Глава 4. В которой демонстрируются два фокуса с переодеванием без последующего разоблачения
Вокзал большого города – место всегда людное и шумное. Ни погода, ни время суток не сбивают с темпа этот кипучий поток. Александровский вокзал в Москве тому не исключение.
К семи утра тёмное небо над городом еле-еле начинает сереть, а на площади перед вокзалом ночная жизнь, немногим уступающая по громкости дневной, перерастает в привычный «балаган». Цокают лошадиные подковы, скрипит снег под полозьями, надрываются извозчики, ругаются отъезжающие, покрикивая на нерасторопных носильщиков. Фырчат автомобили, гудят паровозы, дребезжит ранний трамвай, минуя арку Триумфальных ворот.
Не какофония – симфония. И не хаос – упорядоченная кутерьма, каждый участник которой имеет свою цель и свою траекторию движения.
Городская пролётка с номером «432», прибывшая утром на Александровский вокзал, ничем от прочих компаньонок не отличалась. Чёрные бока так же покрыты снегом и грязью, кожаный верх наполовину поднят, открывая взгляду жёлтое суконное нутро и очертания молодой пассажирки. Извозчик номера «432», внешности столь же непримечательной, как и его повозка, прибыв на стоянку, спокойно слез с козел, приладил на морду лошади торбу с овсом и направился в сторону вокзала – видимо, для встречи прибывающего гостя. Клиентка осталась в экипаже.
Но ни через десять минут, ни через полчаса кучер не вернулся.
Пассажирка его продолжала сидеть, не шелохнувшись.
К моменту, когда окончательно рассвело, соседи номера «432» заподозрили неладное.
– Слышь, Ванька, – бородатый извозчик толкнул в плечо такого же бородатого товарища. – Чой-та сидит барышня одна и не моргает даже.
– Да спит поди! – Ваня подслеповато прищурился.
– Глазья-то открыты! Свои разуй шире!
– Ей-богу, зрит. И не шевелится никак. Эй, дамочка! – Ваня подошёл, пытаясь привлечь её внимание. – Здравие ваше ладно ли? А?
Кучер приблизился вплотную, заглянул в бездонные чёрные глаза и визгливо заорал на всю площадь, перекрикивая трамваи и клаксоны:
– А-а-а! Беда-то, какая, люди! Барышня помёрзнула совсем!
Отгонять зевак пришлось целым нарядом. И всё равно натоптали изрядно. К счастью, когда тело увезли, большая часть из них с разочарованием на лицах сразу рассосалась.
– Тефтельку надо звать, – Семён Горбунов огладил свои «моржовые» усы и рукой на сиденье указал. – Ежели кучер тут сиживал, Тефтелька сразу след возьмёт.
– Будем надеяться, – Митя наблюдал, как Вишневский посыпает порошком внутренности пролётки в поисках отпечатков. Этот ничего не пропустит, да только «пальцев» тут слишком много – экипаж, видно, не часто мыли. А сколько пассажиров в день у городского извозчика?
Здание
