Ласло Леринц - Подземная пирамида

Второй мерой предосторожности было то, что в большинстве случаев за ним в конце недели приходила не мама и не я, а кто-то из нашей группы или из студентов университета. Иногда же мы просто просили кого-нибудь из молодежи на улице, чтобы они привели Ренни. Может быть, это было излишней предосторожностью, но мы считали, что не имеем права рисковать. 15 октября Ренни научился говорить немного позже, чем остальные дети. Вначале мы беспокоились, что вдруг возникнут трудности из-за отсутствия у него голосовых связок, но, к счастью, все обошлось благополучно. Когда он заговорил, голос его звучал так же естественно, как и у других детей. Он научился подражать им точно также, как в свое время усвоил плач всего лишь за одну ночь. 20 марта По предложению Карабинаса мы решили, что скарабея спрячем в комнате Ренни. Мы не рискнули отдать его ребенку, потому что боялись, что он его потеряет или проглотит. Между прочим, его больше интересовали автомобили, а среди них особенно гоночные автомобили формулы 1. На космические корабли и прочие электронные летающие игрушки, которыми осыпал его Осима, он не обращал ни малейшего внимания. 14 ноября Сегодня ночью это случилось!

Помню, я рассказывал ему вечером сказку о Белоснежке и семи гномах. Он сидел у меня на коленях и слушал с напряженным вниманием. Закончив рассказывать, я украдкой взглянул на него, чтобы понять, какое впечатление произвела на него сказка. Его большие, орехового цвета глаза были устремлены вдаль, словно он видел перед собой избушку гномов. Потом он чинно поблагодарил и отправился спать.

На следующий день было воскресенье, и мы дольше обычного валялись в постели. Розалинда читала газету, а я как раз хотел пойти на кухню, чтобы поставить чай, когда в комнату влетел Ренни. Он захлопнул за собой дверь детской и, по своему обыкновению, забрался к нам.

Розалинда отложила газету и обняла его. Ренни положил голову ей на плечо и сонно засопел, как будто не выспался. Я осторожно сунул руку под одеяло и пощекотал ему подошвы. Когда он на это не отреагировал, я взял в рот его большой палец и стал в шутку покусывать. Тут он завизжал, как маленький поросенок.

Нескольких минут игры оказалось достаточно, чтобы его взгляд перестал быть сонным.

Он с очень серьезным видом обхватил своими длинными руками колени, посмотрел на меня и проговорил:

– Папа… Ты знаешь Иму?

Я дернулся так, словно кто-то нанес мне удар под ложечку. Краем глаза я увидел, что Розалинда выронила газету, которой она было снова завладела, и, округлив глаза, молча уставилась в лицо Ренни.

– Что это тебе пришло в голову… сынок? – выдавил я, побледнев, а по спине у меня волнами пробежал холодок.

– Ночью он приходил ко мне, – сказал Ренни и почесал ногу, словно сообщил нам самую что ни на есть обычную новость.

– Куда? – тихо спросила Розалинда.

– Ну, в мою комнату…

– И… кто такой этот Иму?

– Мой друг. Вы его не знаете?

Розалинда посмотрела на меня и не осмелилась ничего ответить. Я сжал ее руку и кивнул, чтобы она молчала, а с ребенком заговорил так, словно слушал его слова лишь вполуха. Однако думаю, что за всю историю не было человека, который слушал бы кого бы то ни было так внимательно, как я слушал Ренни.

– И что Иму сказал?

Он лежал на животе, болтая ногами, и не отвечал. Словно забыл обо всем. Потом попросил завтрак и долго жевал хлеб с маслом. В этот день больше не было сказано ни слова о визите Иму. 22 ноября Восемь дней спустя он заговорил об этом снова. Но теперь мы не лежали в постели, а сидели на залитой солнцем садовой скамейке и ожидали Йеттмара, чтобы тот, поскольку был понедельник, отвел Ренни в садик. Йеттмар опаздывал, и мы, пользуясь случаем, грелись в лучах поздно встающего осеннего солнца.

Ренни, которому надоело загорать, принялся бегать по лужайке недалеко от скамейки и собирать всякий хлам, будто бы что-то ему напоминающий. За несколько минут он принес мне крышку от бутылки из-под колы, которая, по его мнению, была похожа на колпак гнома Джонни, несколько цветных камешков и, наконец, кусок дерева.

Черновато-коричневый обломок гнилой ветки длиной примерно в полтора дюйма был абсолютно ничем не примечателен. Однако Ренни засунул его мне в карман с таким видом, словно это чрезвычайно ценная вещь.

Я не смог удержаться, чтобы не спросить его:

– Ну, а это что такое, Ренни? Не пистолет, случайно? Он снова сел рядом со мной на скамейку и очень серьезно кивнул:

– Конечно же. Лучемет.

Я с удивлением посмотрел на него, но в тот момент еще ничего не заподозрил. В конце концов, ему мог рассказать о таких вещах Хальворссон или кто-то другой из нас.

– Лучемет? – все-таки спросил я осторожно.

– Ну да. Таким Рет убил Дему… Я снова почувствовал, как по коже от ужаса подирает мороз и от волнения пересыхает во рту.

– От кого ты это слышал, Ренни? – спросил я и быстро включил лежавший у меня в кармане миниатюрный магнитофон.

– От кого? Ну… от Иму.

– От Иму?

– Конечно. От него… Ты не знаешь?

– Что?

– Что Иму рассказывает мне все. И даже показывает. Только есть такое, чего я боюсь…

– И… когда этот Иму показывает тебе разные вещи? Наверное, вечером?

Ренни кивнул головой.

– Вечером. Когда я ложусь спать. Всегда в это время. Гашу свет, и Иму уже здесь. Он мой волшебник. Стоит мне только захотеть – и он сразу приходит. У тебя тоже есть свой Иму?

Я с нарочитой грустью покачал головой.

– У меня нет, Ренни. Иму бывают только у детей. У взрослых же их обычно нет.

– Жаль, – пробормотал он огорченно, потом лицо его прояснилось, и он воскликнул: – Знаешь что? Я буду его тебе иногда одалживать, чтобы он рассказывал. И чтобы показал тебе тоже Красное Солнце в четырехугольнике Холла.

– Где?

– В четырехугольнике Холла. Так сказал Иму. Это наверняка что-то вроде Моря-океана. Представь себе только большое красное солнце. Очень здорово.

– Спасибо, Ренни, что ты будешь мне одалживать Иму… Но что я должен сделать, чтобы он и мне рассказывал?

Ренни наморщил лоб и стал смотреть в траву.

– Ну… сначала нужно о нем подумать. Я всегда о нем думаю. Я еще думаю и о Белоснежке, но она никогда не приходит, всегда только Иму и другие.

– Другие?

– Те трое других.

– А… Иму и разговаривает?

– Конечно. А как бы я его тогда понимал? '* – И… он говорит так же, как и я?

Тут как раз Ренни увидел бабочку и, обо всем позабыв, бросился за нею. Я же остался на скамейке, хотя мне так и хотелось побежать за ним, притащить назад и продолжить разговор.

Вечностью показались мне те две-три минуты, пока бабочке не надоела назойливость Ренни. Она наконец взмыла над платановой аллеей и исчезла на отдаленной лужайке.