Дэн Симмонс - Пятое сердце
Они обменялись несколькими словами и свернули налево в поперечную улицу. Чувствуя устремленные на себя взгляды пролетариев, Джеймс решил продолжить слежку и торопливо шагнул за угол.
Тупик. Короткий и совершенно пустой, если не считать Мориарти и его новых друзей. Заканчивался тупик большим складом без окон.
Джеймс попятился за угол – и вовремя, потому что как раз в эту минуту один из громил обернулся.
Когда Джеймс вновь выглянул из-за углового дома, двое гориллоподобных мужчин толкали дощатые сдвижные ворота. Слуха коснулся глухой гул, как от скопления множества людей или животных, затем Мориарти вслед за первыми двумя спутниками шагнул в здание, третий оглянулся (Джеймс еле-еле успел отпрянуть за угол), тоже вошел и задвинул за собой ворота. Шагах в двенадцати справа от них была обычная дверь, но Джеймс не знал, ведет ли она в то же помещение, куда ушел Мориарти. Кроме того, она наверняка была заперта.
Джеймс стоял на углу в полном смятении чувств. Да, лишь так можно было описать его состояние – «полное смятение чувств».
Что делать?
Он мог выбраться из этого ужасного района – вернее, мог бы, если бы запомнил все повороты по пути сюда, – разыскать надежного посланца и отправить новую записку для Холмса на адрес табачной лавки.
Однако Холмс никак не успеет сюда до того, как Мориарти покончит со своим неведомым делом в складском здании, а Генри Джеймс понимал, что у него не хватит духу следить за профессором и дальше. К тому же Холмс солгал ему в глаза, объявив, будто профессор Джеймс Мориарти, главарь могучей преступной организации, никогда не существовал и порожден его, Шерлока Холмса, воображением, вымышлен с единственной целью: инсценировать собственную смерть и скрыться от всего мира.
Что ж, это неправда. Джеймс видел Мориарти на снимке 1892 года, сделанном во время конференции по высшей математике и астрофизике в Лейпциге. Теперь увидел его собственной персоной.
Но что делать?
Он мог бы уйти из этого района и отыскать полисмена. Однако в чем преступление Мориарти? Профессор шел по улице – пусть даже по грязному закоулку. И Джеймс знал про него одно – что это английский математик и астрофизик. Полиция может даже арестовать его, Джеймса, за поклеп на невинного человека.
Разумнее всего было прямо сейчас повернуть, уйти – быстрым шагом – из опасного квартала (Джеймс в общих чертах догадывался, что, идя на север и на восток, выберется хотя бы из Фогги-Боттом), вернуться в уютный дом Хэев и на время забыть о профессоре Джеймсе Мориарти. Если жизнь вновь нечаянно сведет его с Шерлоком Холмсом, можно будет рассказать забавную историю, как он видел на вашингтонской улице живого Мориарти.
Да, это был единственный разумный и безопасный путь.
Джеймс дважды глубоко вдохнул и пошел по тупику к складу, тихо надеясь, что тяжелые сдвижные ворота не откроются при его приближении. Что, если Мориарти и трое громил выступят на улицу прямо перед ним? Человек, сознательно прошедший вглубь тупика, не может соврать, будто забрел туда по ошибке.
Ворота стояли закрытыми.
Джеймс остановился перед массивной деревянной дверью справа от ворот и взялся за железную ручку, желая всем сердцем, чтобы замок оказался заперт. Такая дверь могла вести скорее в конторское помещение, чем в гулкое пространство, куда вошел Мориарти. Удостоверившись, что замок заперт, Джеймс сможет удалиться – быстро, но с достоинством – в полном сознании того, что сделал все возможное для разоблачения планов профессора Мориарти.
Дверь была не заперта.
Джеймс открыл ее пошире, напружинившись, чтобы сразу повернуть и бежать, если за ней кто-нибудь будет.
Ему предстала полная тьма. Полоса серого света выхватывала из мрака лишь узкую крутую лестницу впереди. На ступенях лежала густая пыль, – очевидно, по ним давно не ходили.
Джеймс вошел в дверь и дал глазам привыкнуть к темноте.
Узкая лестница пугающе круто уходила вверх между двумя темными сырыми стенами. Верхняя часть ее терялась во мраке – Джеймс вполне мог допустить, что там ступени обрываются. Однако, когда его глаза немного привыкли, он заметил, что на верхней площадке тускло горит газовый рожок.
Он двинулся на цыпочках, стараясь не произвести ни малейшего шума, страшась, как бы не скрипнула ступенька. Впрочем, скоро стало ясно, что так он будет подниматься минут десять, если не больше. К тому же ступеньки были крепкие и не скрипели. Возможно, слой пыли тоже заглушал шаги.
Джеймс двинулся обычным манером – то есть, конечно, не совсем обычным, поскольку он избегал наступать в полную силу, а на самом темном участке подъема еще и держался за стены, упираясь в них ладонями с обеих сторон. Перил не было. Джеймс осторожно проверял каждую ступеньку носком правой ноги. Так он вышел в бледный овал света от газового рожка.
Ничего. Только узкая площадка в дрожащем свете. Ни двери, ни окна. Джеймс огляделся и понял, что влево уходит такой же узкий пролет, над которым тоже горит газовый рожок.
Ему пришлось одолеть четыре длинных крутых пролета и три пыльные, тускло освещенные площадки, прежде чем он выбрался на самый верх. Здесь справа была дверь с большим окном матового стекла в верхней половине. Джеймс глянул на пол и не увидел в пыли ничьих следов, кроме своих. Он взялся за фарфоровую дверную ручку – старую и потрескавшуюся.
Дверь была заперта. Джеймс давил изо всех сил, даже налег плечом, но дверь не открывалась. Он мог бы тростью разбить стекло и открыть ее с другой стороны, однако мысль об этом как пришла, так и ушла, стоило вспомнить Мориарти и его головорезов, которые сбегутся на звук разбитого стекла.
Джеймс повернулся и уже приготовился начать крутой спуск, когда заметил кое-что в левой стене, напротив двери. Вернее, услышал доносящийся оттуда шум.
То был рокот возбужденной толпы – быть может, зрителей перед началом спектакля. Но нет, и сам гул, и долетающие отдельные слова были грубее. Если это зрители, то сам спектакль – непристойный фарс самого низкого пошиба.
Теперь Джеймс разглядел в левой стене прямоугольную панель. В верхних углах у нее были две деревянные защелки. Он повернул их в горизонтальное положение, и панель выпала ему в руки. Шум стал отчетливее. Сквозь что-то похожее на пол пробивался свет. Джеймс приложил панель на место, закрепил одной защелкой, подошел к рожку и прикрутил газ.
В тусклом свете из-за матового окошка в двери писатель вновь отыскал панель и защелки. Крайне осторожно и медленно он снял панель, положил ее на пол и просунул в отверстие голову.
Теперь стало видно, что пола здесь нет, только большие балки – не менее двадцати дюймов шириной – над каким-то исполинским помещением. Расстояние между балками составляло футов пятнадцать, а футах в пяти-шести под ними располагались стропила поуже – обычные доски, четыре дюйма шириной, два дюйма толщиной, поставленные ребром. На них держалась металлическая сетка, которую Джеймс привык ассоциировать с куриными загонами. Ближе к стенам на сетке был сделан настил не то из картона, не то из холстины, и почти весь его покрывали кучи чего-то белого, по виду напоминающие сугробы. Джеймс понял, что видит чердак над огромным складом, в который вошли Мориарти и его спутники.
Однако примерно в десяти футах от края настил заканчивался, снизу пробивались свет и гомон. Чей-то зычный голос обращался к толпе, требуя внимания.
Чтобы хоть что-нибудь увидеть, надо было пробраться дальше. Джеймс поставил трость в угол лестничной площадки и пополз на четвереньках.
Он намеревался доползти только до края, но вскоре понял, что ничего толком не увидит, поэтому перебрался на широкий брус и продвинулся еще, так что лишь его колени остались в темноте.
Далеко внизу было огромное помещение с деревянным, засыпанным опилками полом. Джеймс находился по меньшей мере в шестидесяти футах над собравшимися людьми, возможно даже в семидесяти. Секунду он цеплялся за брус коленями и ногтями, пережидая приступ головокружения. Впрочем, увидеть его совершенно точно не могли. Огромное пространство ярко освещали электрические лампы в жестяных колпаках, подвешенные к нижним стропилам на длинных стальных прутах. Все над ними должно было представать людям внизу сплошным озером черноты.
Джеймс лежал плашмя, силясь успокоить дыхание, и одновременно пытался разобраться, что же он видит.
Более ста человек сидели на бочках и ящиках, разбившись на несколько отдельных кучек. Для Джеймса все они выглядели грабителями с большой дороги, но одну из этих изолированных групп – племен – числом примерно тридцать составляли люди, одетые как представители рабочего класса. Они говорили по-немецки, все остальные – на трущобной разновидности американского английского.
Лица собравшихся, вне зависимости от принадлежности к той или иной группе, были обращены в сторону помоста. В дальнем конце помоста Джеймс различил металлические весы, понял, что «снег» на застланной картоном сетке – куриные перья, и догадался, что склад некогда служил последним местопребыванием тысяч кур, предназначенных на убой. Этим же объяснялась вонь, которую он поначалу приписал толпе немытых людей внизу.
