Максим Михайлов - Плач серого неба

— Прошу великодушно извинить, — чем-то довольный вахтер, демонстративно не заглядывая в блокнот, обошел меня и принялся степенно оглаживать усы. — Работа превыше всего.

— Прекрасно вас понимаю, — рассеянно ухмыльнулся я, — так вернемся же к разговору. Итак, месяц назад…

— Да-да, месяц назад. В общем, мастер Молтбафф, позвольте сказать личное, отреагировал на скандал недостойно. Он как будто вообще перестал следить за собой. Не буду говорить о небритом лице и помятом сюртуке, но от него, прошу прощения, воняло! Каждый раз мне не хотелось пускать профессора в Университет, но лекции же никто не отменял. Конечно, как я уже сказал, преподавать в младших группах запретили напрочь, но старшие классы и факультативы он худо-бедно вел.

— Лучше ему, я так понимаю, не становилось?

— Правильно понимаете. Угасла душа, на глазах угасла. Появлялся все реже, выглядел все хуже, хотя казалось бы — куда дальше? А поди ж ты… Заговариваться начал — подчас мог стоять по пол-оборота, глядеть в стенку и бормотать что-то. И это только здесь. Представляю, как он чудил после работы. Хотя… кто-то его, говорят, видел в порту, вроде, у какого-то кабака. А может и в самом кабаке — кто ж признается, что внутрь заходит?

— А что он бормотал вы, конечно, не слышали?

— Когда со стеной-то разговаривал? Не слышал — печально подвигал бровями вахтер, — но как-то он и со мной заговорил. Ух, я и натерпелся…

Я закончил царапать в блокноте «замечен у кабака в порту» и вскинулся.

— Так-так? Он вас напугал?

— Не то слово! Я как раз на смену заступил, вышел с первым ударом колокола, едва, почитай, глаза продрал. Сторожа проводил, только дверь закрывать собрался — а тут мастер Молтбафф вваливается не пойми откуда. Уж на что я не из пугливых, и то едва не подпрыгнул, а он дверь рукой подпер и смотрит. Я сказать что-нибудь пытаюсь и не могу от страха — он же будто спит, только с открытыми глазами. И лицо — у мертвецов и то румянца больше. Поцарапанный какой-то весь, в синяках… Хвала Творцу, в гляделки мы недолго играли, он, все-таки, в штате, я его пропустить обязан.

— А когда это было, точнее не припомните? — я говорил негромко и осторожно, опасаясь случайно спугнуть вахтерское вдохновение. Впрочем, это сделали за меня.

— Момент, детектив, служба зовет. Любезнейшая! Вы к кому? — и он резво метнулся к некоей растерянной даме в светлом плаще.

Я нетерпеливо побарабанил пальцами по конторке. Экая же выпала удача — нужные сведения лились потоком, да еще и без надобности разговаривать с заочно неприятным субъектом.

— Так когда же все это случилось? — я едва не рванулся навстречу возвращавшемуся вахтеру, но сдержался.

— Когда… Неделю-полторы назад. Вроде того.

— И мастер Молтбафф в то утро никак не объяснил свой ранний визит?

— Нет. Болтал он много и на редкость громко, только знаете, мастер Брокк, лучше бы он молчал, а то и вовсе не приходил. Напугал до колик, честное слово.

— Но вы же запомнили, что он говорил?

— Запомнил, как не запомнить. Я этот его голос еще долго вспоминать буду, уж поверьте. Стоял профессор прямо здесь, где вы стоите, смотрел на меня своим мертвяцким взглядом, а потом спрашивает: «Что, мол, и ты, Рикард, меня сволочью считаешь?» А Рикард — это, стало быть, я. Ну, я и отвечаю «Что вы, мастер Молтбафф, как можно?», а он «да брось, я по лицу вижу». Представляете? Что он там у меня на лице разглядел, если я изо всех сил не дышать пытался? Мало того, что он мне, простите, тыкал, так еще и эдакое панибратство! Я, право, не знал, что сказать. А он понес какую-то уж совершенную околесицу. Все твердил, что какой-то альв его уничтожил. То ли увел, то ли погубил его лучших учеников.

— Что же за альв такой? — карандаш стремительно терял грифель.

— Вы не поверите, мастер, а я его о том же и спросил. Уж не знаю, с чего вдруг меня любопытство разобрало, только я возьми, да ляпни: «что же это за альв такой?» — усы испуганно дернулись, — а мастер Сейцель как заорет: «О-о-о, это страшная душа!» и давай злиться и поминать Проклятых. Тут у меня внутри со страху как что-то оборвалось, и слушать я перестал. Так что не знаю, кто там, и знать не хочу. Но знаете, что я вам скажу, детектив? Понятия не имею, что за злодей мастеру Молтбаффу жизнь испортил, но если та шайка к нему ушла — туда бы им и дорога.

— Куда? — я слегка запутался в скомкавшейся на миг речи вахтера.

— А куда подальше от нашего Университета. Видели бы вы их — кошмары ночью и то краше снятся. Смотрят на тебя — и понимаешь: ненавидят. Таким дай волю — они нас, нормальных, со свету вмиг сживут.

— Нас — нормальных? — насторожился я, — так что же, его лучшие ученики…

— Все сплошь Тронутые! — закивал вахтер, — о том и речь. Мастер Сейцель только и делал, что с ними возился. Факультатив даже специально для них организовал. Я, помнится, раз пять видел, как он кому-нибудь рассказывал, какие они молодцы. Вот только сдается мне, не магии он их учил. Ну, или ей тоже, но только для отвода глаз.

— Тогда чему же? — я на мгновение переложил карандаш в левую руку и несколько раз быстро сжал и разжал пальцы.

— Жить он их учил. Приспосабливаться. Как-то им аудитории не досталось, так они прямо вон там и сидели, — он показал на длинную скамью у гардероба, — я и услышал кое-что. Мастер Молтбафф долго говорил, и совсем не об учебе — хорошо говорил, аж за душу брало. Что, мол, недуг каждого — настоящий дар Творца, испытание свыше. О кротости говорил, о смирении… Как же там было… Вроде бы «каждая душа тянется к прочим, и препятствовать ей — худший грех для одушевленного». Ну, или как-то так. Я, мастер Брокк, таких речей с самой воскресной школы не слыхал. Еще б ему слушателей подобающих, а не этих…

Знаете ведь, как бывает? Вот есть Тронутые — даже Измененные, — нормальные. Ведут себя тихо, скромно, забываешь порой, что у них души набекрень или рук больше чем надо. А эти — настоящее хулиганье! Особенно одна парочка — Гист и Хротлин, с ними вообще никакого сладу не было. Оба перестарки, поступили поздно, учились медленно — мне их физиономии надоели хуже горькой редьки. Говорят, что проклятого альвеныша собственная родня наследства лишила и к нам прогнала. И, небось, за дело. Прошу… Ох…

Глаза усача округлились, и он вновь заскользил к дверям, но на сей раз как-то неуверенно. Я посмотрел ему вслед и вздрогнул. В плохо освещенном университетском вестибюле синий плащ магпола казался случайно залетевшей в помещение тучей, в лоскутах которой поблескивала текучая молния маски. Безразличный взгляд из ее глубин походя столкнулся с моим и, описав полуокружность, вернулся к вахтеру, который, старательно прямя спину, уже тараторил нечто подобострастное.