Дэн Симмонс - Флэшбэк

Я задумался. Дара, моя дочь, свет моей жизни, кажется, никогда себя так не вела. Или вряд ли могла так себя вести.

— И что, по-твоему, она делала, Вэл? Что, у нее был… роман?

Я не мог себе представить, что стану задавать такой вопрос моему шестнадцатилетнему внуку. Но мне вдруг захотелось узнать правду не меньше, чем этому измученному парнишке хотелось узнать ее все эти шесть лет.

Вэл пожал плечами. Вид его внезапно сделался сонным.

— Да, наверное. Наверное, с этим жирным жлобом — помощником окружного прокурора, у которого она работала. С Харви Коэном. В тот последний год он постоянно заезжал за мамой в самое неурочное время, если предка не было дома. А предка все время не было дома — работал.

Во рту у меня пересохло. А в груди не просто кольнуло — старое, изношенное сердце заныло, что было куда тревожнее.

— И ты думаешь, Вэл, что у Дары был роман с ее шефом, Харви… как его там… а твой отец узнал об этом и убил ее? Или подстроил все так, чтобы она погибла в автокатастрофе вместе с пожилыми супругами и водителем фуры? Неужели ты думаешь, что такое возможно?

Теперь он посмотрел на меня сердитым взглядом, и я понял: он жалеет, что вообще сказал мне о телефоне. Действие марихуаны и задушевность беседы сходили на нет.

— Да. И если ты хочешь сказать, что мой предок и пальцем ее не тронул бы, то лучше помолчи. Ты не знаешь моего предка. Ты не знаешь копов.

Я лишь кивнул. Вэл говорил правду. С полицейскими я общался мало и желания общаться не испытывал. Каждый раз, приходя к ним, когда Вэл был еще совсем ребенком, — а я жил поблизости после смерти Кэрол, моей третьей жены, — я чувствовал себя не в своей тарелке, разговаривая с детективом Ником Боттомом. Поэтому я не стал защищать человека, которого плохо знаю, и спросил:

— А ты не покажешь мне зашифрованный текст?

Я чувствовал, что Вэл не хочет показывать мне эти файлы, а к тому же злится на себя самого и на меня: ведь он столько всего сказал про то, что шесть лет хранил в тайне. Все же он включил питание, не выпуская телефона из рук, пробежался по иконкам и поднес аппарат ко мне, чтобы я мог его рассмотреть в невадской ночи.

Я смотрел несколько долгих секунд, потом попросил Вэла промотать текст. Он сделал это без всякого энтузиазма, затем выключил телефон, засунул его себе в карман, отвернулся от меня и натянул тонкое одеяло на костлявые плечи. Но для меня разговор еще не был закончен.

— Это так называемый словесный или книжный шифр. Слово-ключ из трех букв.

Парень фыркнул.

— Скажи мне что-нибудь такое, чего я не знаю, старик.

Я не обратил внимания на грубость. Что-то во мне шевельнулось. Эти зашифрованные страницы могли содержать послание ко мне. Мы с Дарой любили переписываться при помощи шифра, когда она была маленькой. Это раздражало Кэрол, но мы все равно продолжали — даже после того, как Кэрол заболела.

— Может быть, мне удалось бы…

Но в моем голосе слишком явно слышалось нетерпение. Вэл натянул одеяло повыше и отодвинулся от меня на край кушетки, снова показав мне спину.

— Я знаю, какими словами мама пользовалась для такого шифра. Ни одно не подошло. И потом, это неважно, старик. Нас могут прикончить завтра в каньоне. Это все фуфло. Все неважно.

Такой неожиданный переход на жаргон был пародией на полицейский язык отца, хотя Ник Боттом так не говорил. Меня подмывало сказать Вэлу вслух то, что я думаю: «Вранье это все, ты, маленький подленький хам». Но я сдержался. А спустя какое-то время тихо сказал:

— «Кэр». Усеченное «Кэрол». Имя ее матери. Может, это оно?

Голос Вэла и в самом деле звучал сонно, когда он, едва ворочая языком, ответил в последний раз:

— Не-а. Я пробовал. Я тебе говорил… Я перепробовал все долбаные слова из трех букв, которые могли хоть что-то значить для нее. Текст… остается… зашифрованным. Ложись… спать, Леонард. Нужно завтра встать пораньше, чтобы нас подстрелили. Дай мне уснуть наконец, бога ради.

Я дал ему уснуть.

Пролежав так около часа и глядя на холодные звезды пустыни, я беззвучно сел. Мои глаза привыкли к темноте, и я увидел телефон, торчащий из кармана Вэла. Тот издавал громкий храп — я никогда не слышал, чтобы он храпел так громко.

Я знал слово из трех букв. Я был в этом уверен.

Я потянулся было к телефону, но замер. Я хочу, если получится, попробовать этот вариант с разрешения Вэла и вместе с ним увидеть, как зашифрованные страницы дневника Дары на наших глазах превращаются в обычный текст.

Если получится. Если не получится, то я в ближайшее время заберу у него телефон и прочту эти страницы сам. Почему-то я был убежден, что последнее секретное послание Дары важнее, чем чувства хамоватого шестнадцатилетки.

Я написал это в тетрадке с моим дневником, спрятав ее так, чтобы Вэл не нашел, — и теперь ложусь спать, думая о моей дочери и о том, почему она выбрала это слово из трех букв. Уверен, что это и есть ключ к ее последним словам.

1.11

К северу от Лас-Вегаса, Нью-Мексико

15 сентября, среда

Противотанковый снаряд попал в «лендкрузер-ошкош» Ника и Сато, частично пробил осмотическую панель оружейной башни, обезглавил стрелка Джо направленным всплеском огненной плазмы, за микросекунду воспламенил остальное тело ниндзя и мгновенно перетек внутрь, словно сверхзвуковая волна горячей лавы, испаряющей все, что не может поджечь.

До этого мгновения за два с половиной часа не случилось никаких происшествий: тоска смертная.

На первых десяти милях пути от Рейтон-Пасса две машины, катясь под уклон, формально находились под защитой установленных наверху артиллерийских орудий майора Малькольма. Но при скорости сорок пять миль в час они вскоре покинули зону поражения орудий.

Ник ничего не видел, поглощенный другим: он вполглаза наблюдал, как Сато проверяет систему эвакуации, персональное эвакуационное воздушное снаряжение — ПЭВС, связь, противопожарное оборудование и другие системы. К тому же он все время пытался найти удобное положение. Ему мешало все — кислородная маска, наушники с микрофонами, его личная бронеодежда и шлем, сиденье-саркофаг. Свой здоровенный рюкзак он засунул себе под ноги, и теперь тот тоже мешал.

Когда Сато закончил играть в стюардессу, а сам Ник прекратил ерзать (спускная трубка действительно помогла), он взглянул на большие мониторы, занимавшие место лобового стекла. В те времена, когда поездки были безопаснее, а Нью-Мексико и Техас были штатами, Ник с Дарой посещали эти края, проезжая через Рейтон-Пасс к югу. Из всех границ между штатами эту они любили чуть ли не больше всего. Нью-Мексико выглядел совсем другим, чем южный Колорадо, стоило пересечь границу на перевале и начать спускаться. Равнины в предгорьях здесь выглядели иначе, подножия уходящего к западу хребта Сангре-де-Кристо на западе тоже выглядели иначе, но прежде всего иначе выглядели холмы, плоскогорья и потухшие вулканы. Они гораздо явственнее, чем ландшафты в Колорадо, говорили: «Вот американский юго-запад!»