Смерть во имя истины - Анна Велес
— Ничего, — тихо, понурившись, сказал Арам.
— По истине, велик в доброте своей был настоятель, — довольно заметил Посланник.
Общины жили за счет выкупа, который платили семьи за своих детей, посвятивших жизнь Богу. Что-то в этом казалось всегда Посланнику не верным. Он больше ценил ум, чем богатство. Возможно, он так размышлял потому, что сам никогда не знал ни в чем отказа. Но рассказ юноши и правда был для него интересен не только из-за возможности поразмышлять о том, как по-разному складывается жизнь. Это давало новые знания об отце Иокиме. Уже двоих встретил Посланник в общине, кто был благодарен погибшему настоятелю за доброту. Причем оба они искренне отзываются об умершем. Так что добрые дела, похоже, были для настоятеля не показными. Наверняка так пойдет и дальше. Тогда задавать кому-либо вопрос о возможных неприятелях отца Иокима в общине будет неуместно.
— А много ли людей в общине? — решил он сменить тему.
— Более восьми дюжин, — отозвался Арам.
— Много ли среди них фарсов?
— Таких, как я наберется десятка два, — спокойно сказал юноша, эти разговоры уже не смущали его.
— А остальные?
— Много ремов здесь, — продолжал Арам. — Есть и парисы, и арибы.
— Что ж, — Посланник позволил себе улыбку. — Община ваша пример того, что все мы равны перед ликом Пастуха, не взирая на облик и род. Настоятель твой был ремом?
— Да, как и все старейшины общины, — юноша отвечал охотно, но не из желания угодить, а потому, что освоился в обществе Посланника и чувствовал себя в безопасности. — Только брат Закари из фарсов…
— Хранитель записей? — тут же уточнил Саймей.
— Он, — кивнул мальчик. — Да врач нашей общины брат Веспас. Он из парисов.
— Брат Веспас осматривал тело покойного учителя твоего? — Саймей был доволен собой. Похоже, ему удалось найти с юношей общий язык, хотя вообще-то ему не часто приходилось подолгу беседовать с послушниками.
— В тот печальный день, — стал рассказывать Арам. — Как только понял я, что путь земной для учителя закончен, то поспешил к отцу Веспасу. Я не надеялся, что он сможет его вернуть, просто я настолько испугался тех пятен на одежде наставника…
— Ты правильно поступил, Арам, — успокоил его Саймей. — А что сказал брат Веспас, взглянув на тело усопшего?
— Яд, — тихо вымолвил Арам. И Саймей понял, что юноша опять замыкается в себе.
— Прости меня, мальчик, — мягко сказал он. — Не пристало мне так мучить тебя, все время напоминая тот страшный день. … Давай пока оставим эти печальные темы. Я благодарен тебе, что ты очистил сей фрукт.
Саймей зачерпнул горсть ягод граната, положил их в рот и прикрыл глаза от удовольствия.
— Не пристало верующему так наслаждаться пищей, — заметил он, прожевав ягоды и выплюнув в ладонь косточки. — Но я не могу иначе, грешен. Знаешь ли ты, Арам, что нет нигде гранатов, вкуснее тех, что растут в стране фарсов? Помнится мне, как впервые пробовал я эту по истине божественную пищу. Мне было шесть, когда привез меня отец в Шалем в паломничество. После многодневного поста желудок мой сводило от голода, и о пище думал я больше, чем о благодати божьей, ожидавшей меня. После того, как я отстоял ночь в Храме, мы вернулись в наши покои, блюда были расставлены по столу и радовали сердце мое. Ох, наелся я тогда! Но после…После отец очистил для меня гранат. И до сих пор помню я тот божественный вкус. Знаешь, что я сделал? — заговорщески улыбаясь, спросил он юношу. Тот так же весело улыбнулся в ответ и помотал головою. — Ночью я пробрался на кухню и съел около дюжины гранатов.
Глаза юноши округлились.
— Как плохо мне было, Арам! — рассмеялся Посланник. — Отец сутки не отходил от меня, обтирая тряпицей, и давая мне насильно рвотный корень.
— Он наказал вас? Ведь чревоугодие — страшный грех! — юноша даже подался вперед, слушая Саймея.
— Нет, — тот помотал головой, отправив в рот очередную горсть ягод. — Он сказал, что я сам наказал себя.
— То было наказание божие, — серьезно сказал Арам.
— Послушай первый урок мой, ученик, — весело сверкая глазами, велел Саймей. — Есть в мире Божие, а есть человеческое. И чаще человек сам наказывает себя за свою несдержанность. И осознание ошибок своих приближает его к Престолу Господнему больше, чем наказание иное.
Юноша задумался на время, а потом серьезно, даже торжественно, кивнул главою. Довольный учеником Саймей опять потрепал его по голове.
— Ладно, Арам, — вставая из-за стола, сказал он. — Много дел у нас, которые не ждут отлагательств. Сегодня после службы вечерней и трапезы мы пойдем с тобою к брату Веспасу. Но, слушай, я не буду сердиться на тебя, если ты решишь остаться здесь. Это все явно слишком тягостно для тебя.
— Прости, но нет. Я не останусь в стороне, — решительно сказал юноша. — Учитель мой был добр ко мне и в душе моей живут лишь светлые воспоминания о нем. И в память о нем, я должен узнать правду о его смерти. …Чего бы мне этого не стоило.
— Ты уверен? — очень серьезно глядя на ученика, спросил Саймей.
Арам уверенно кивнул, даже не раздумывая.
— Ладно, — Посланник немного нахмурился. — Скажу тебе откровенно, Арам. Я собирался брать себе в помощники кого-то из старших братьев, чтобы тебе не доставлять лишних страданий. Но если уж ты так уверен … Но учти. Тебе придется беспрекословно подчиняться мне. А мои приказы могут быть для тебя крайне не приятны.
Юноша еще раз упрямо кивнул, соглашаясь на его условия.
— Что ж, — Саймей еле заметно улыбнулся уголком рта. — Похоже передо мною представитель не только древнего, но и славного рода.
Юноша порывисто поднял взгляд на него, и такая теплота и радость была в его взоре, что Посланник даже растерялся.
— Позже я прошу тебя больше поведать мне о роде твоем, — попросил он юношу, зная, что это доставит ему радость. — Но это в другой день. Сегодня, после встречи с братом Веспасом, мы заново и тщательно осмотрим кабинет учителя твоего. Мы разберем свитки и сложим их обратно, как должно. Боюсь, все время до ночной службы у нас будет занято.
— Я готов, — сообщил ему юноша, убирая блюда.
— Идем, — велел Посланник. — Пока будем трапезничать, я уверен, мы окажемся под пристальным вниманием твои братьев. Смотри и ты за ними. Будет интересно.
И с этими словами Посланник покинул комнату.
Шагая к открытым дверям Храма, Посланник привычно поднял взор на чашу, что была вырезана в камне над входом. Этот символ благодати господней украшал каждый дом его, здесь в общине он был покрыт
