Мы больше не люди - Мира Форст
Но, пропущенных вызовов и непринятых сообщений не оказалось. На часах одиннадцать часов двадцать минут.
Погрузилась в сбор своих многочисленных вещей. Душа и тело настолько устали от стрессовой ситуации, что я в какой-то миг заснула. Проснулась на кровати среди вороха платьев и юбок. Подскочила. Часы отражали семнадцать часов тридцать минут.
Схватилась за телефон и в изумлении уставилась на дисплей. Ни одного пропущенного вызова или непрочитанного сообщения. Ни одного. Может что-то с сетью? Не похоже. А может в телефоне просто что-то сбилось и не отражаются входящие звонки? Включила вкладку «история звонков». В истории два разговора за весь день - с тетей Ариной и Горским Аркадием Лукичем.
Адвокат обещал все разузнать и как только будут новости со мной связаться.
– Вероника, тебе цветы не нужны? – протиснулась в дверь пока еще моей комнаты все та же грубая тетка.
– Какие цветы?
– Что в гараже лежат.
– Нет. Зачем они мне?
– Тогда я возьму один букет?
– Берите, раз надо.
– У подруги день рождения. Сейчас тут закончу и сразу на банкет побегу, – пояснила она.
С сомнением оглядела ее мешковатые брюки и пиджак, что едва сходился в груди. Совсем неподходящий наряд для торжества.
– А ко мне никто не приходил, пока я спала?
– Никто. Журналисты пытались в дом зайти, но их Константин Петрович прогнал.
– А вы скоро уйдете?
– Через полчаса заканчиваем. Но в доме двое наших людей останутся.
– Зачем? – не поняла я.
– Чтобы ничего не пропало до завтра.
Прожгла женщину взглядом, но она не смутилась.
– Мы завтра к девяти придем. Ты бы поела. В холодильнике есть еда.
– Спасибо, я знаю содержимое своего холодильника.
Аппетита совсем не было. Постояла под душем и принялась за дальнейшую упаковку вещей. К десяти вечера, к страху за родителей и неясности за свое будущее прибавилась тревога из-за отсутствия связи с Сашей и подругами. Я звонила им несколько раз, слала сообщения, но они не откликались.
А что, если с ними что-то случилось? – внезапно пронзила меня догадка. Что там тетя говорила? Она смотрела новостной репортаж местного канала.
Ноутбук и планшет у меня уже конфисковали, но все ведь можно посмотреть и на телефоне. Сеть пестрела фотографиями моих родителей в пижамах и наручниках, а также всклокоченной меня с зареванным лицом.
Видок еще тот, но мне плевать, я из элиты, мне простителен любой вид.
Кроме ареста моей семьи, других потрясений в городе не случилось. От той гадости, что лилась на мою семью в комментариях к фотографиям и видео, у меня разболелась голова. Выпила таблетку от головной боли, поставила телефон на зарядку и улеглась в кровать. Завтра еще много дел, помимо сборов и переезда к тете, надо съездить в «Камею», отдать Изольде арендованные для банкета вещи.
Не успела заснуть, как раздалась трель моего рингтона на телефоне. Соскочила с кровати. Запуталась, чуть не упала. Звонил Горский.
– В общем так, – начал адвокат без расшаркиваний, – все очень плохо, Вероника.
– Очень плохо, – повторила я за ним, как загипнотизированная.
– Все обвинения против твоих родителей обоснованы. В вашем доме хранились обличающие документы за подписью Гербова. А по благотворительному фонду выявились подставные счета, на которые уходили деньги.
– Не верю. Зачем бы папа стал хранить такие опасные документы? А мама? Я же видела, как она пашет на этот фонд. Аркадий Лукич, Вы не представляете сколько ей благодарственных писем приходило со всего света.
– Вероника, я не могу ответить тебе на эти вопросы. Большие деньги кружат голову. Возможно, твои папа и мама желали иметь больше, чем у них есть и надеялись, что их не поймают.
– Просто не могу в это поверить. Я знаю, что делать. Завтра же пойду к главе города. Он отец моей лучшей подруги. Он поможет.
– Вероника, – немного помолчал адвокат, – приказ об аресте твоего отца подписал глава города.
Утром в воскресенье сползла с кровати полностью разбитой. Вспомнила события предыдущего дня и появилось желание напиться снотворного. Поплелась в ванную, где долго рассматривала свое бледное лицо с покрасневшими припухшими веками. Я плакала даже во сне.
Кое как привела себя в порядок и, не став завтракать, вызвала такси.
– Вероника, – обняла меня хозяйка «Камеи». – Мы с девочками видели в новостях, что случилось.
– Я все еще надеюсь, что это какая-то ошибка, – отдала я Изольде пакет.
– Платье твое, – вернула она полюбившуюся мне вещь, – твоя мама выкупила его.
– Спасибо, – прижала я к себе платье из моего последнего счастливого дня в жизни.
После полудня на мой звонок ответила Лана.
– Лана, наконец-то! Где ты пропадала? Я никак не могла дозвониться ни до тебя, ни до Лизы.
Подруга перебила меня:
– Не звони больше.
– Что? – осеклась я.
– Ты же знаешь наше правило, общаться только с равными. Ты теперь не одна из нас.
– Лана, как ты можешь говорить такое? Мы же столько лет дружим.
– Неужели ты думаешь, что мы будем общаться с тобой после того, как ты обворовывала нас?
– Обворовывала? О чем ты?
– Ты помогала своей мамаше собирать деньги для фонда. Постоянно в колледже всех агитировала. Я на одних китов только кругленькую сумму выложила.
– Лиза тоже так думает? – еле удерживала я трубку в ладонях, так тряслись они у меня от потрясения.
– Конечно. И не только Лиза.
Лана отсоединилась. А я уселась на пол, кровать и стулья уже вынесли, и завыла.
– Ты чего воешь? – заглянула ко мне все та же грубая тетка.
Я непонимающе уставилась на нее.
– Ты еще молодая, девонька, наладится у тебя все, – неожиданно с сочувствием произнесла она.
Завыла еще громче.
– Вот, возьми водички попить, – принесла она с кухни бутылку воды.
В шесть вечера подъехал фургон. Водитель помог загрузить мне сумки с коробками. Прощаться с коттеджем было грустно. Может быть еще вернусь, – прошептала я.
– Ох, сколько у тебя вещей, – суетилась тетя, показывая водителю фургона куда ставить сумки.
Я в изумлении разглядывала маленькую двухкомнатную квартирку Арины. Узенькая прихожая, крошечная кухня, заставленный старыми вещами балкон. И здесь теперь мне предстоит жить? В этой коробке?
– Ты, наверное, привыкла
