Тайна Симеона Метафраста - Анна Викторовна Дашевская
– За троих пятьдесят. Годится?
Вместо ответа Никонов выложил на стол пять золотых монет.
Как ни присматривался Алекс, он так и не смог усечь момент, когда дукаты исчезли с дубовой столешницы, расслышал лишь, как они звякнули в кармане фартука…
Поднявшись в отведённую им комнату, мужчины осмотрелись и одобрительно похмыкали. Вне всяких сомнений, комната эта была удобной – светлой и достаточно просторной для троих немаленьких гостей. Кроме этого, в ней начисто отсутствовали мелкие предметы, сами собой появляющиеся в любом помещении, которое обставляет женщина; не было ни занавесок с рюшами, ни фарфоровых фигурок и вазочек, ни глянцевых журналов, ни вышитых дорожек… Три удобные даже по виду кровати, большой платяной шкаф, круглый деревянный стол на толстой резной ноге и четыре стула составляли всю обстановку этого временного жилища.
Кинув дорожную сумку в шкаф, Верещагин достал коммуникатор и набрал номер помощника.
Довольно долго Влад вообще не понимал, о чём идёт речь…
– Какие книги, шеф? – возопил он, наконец. – У нас дело не закрыто, Шнаппс, правда, не торопил пока, но я сегодня встречусь с парикмахершей…
– Вот и славно, – непреклонно ответил Алекс. – А перед этим загляни к твоему знакомцу в библиотеке и попроси списочек.
– Ладно… – смирился Суржиков. – Список чего тебе нужен, эксплуататор?
– Список книг, которые трудно, но в принципе возможно найти. Антикварных, – подчеркнул Алекс. – Мечта богатого коллекционера, но не несбыточная, а такая… за которой надо побегать. Штук пять-шесть хватит.
Отключив коммуникатор, он покосился на Никонова. Тот со своим собеседником ещё не распрощался, а стоически пережидал какую-то длинную и явно занудную тираду. Наконец на лице его отразилось облегчение, Глеб зашарил рукой по столу, подтянул к себе блокнот и карандаш и стал азартно записывать. Вежливо попрощавшись, он откинулся на спинку стула и сказал:
– Четыре штуки есть. Плюс три из списка, плюс тебе что-то пришлют. Пожалуй, после обеда надо будет идти общаться со старым стервятником.
– Горным стервятником, раз уж Монтегрифо, – уточнил Алекс. – Это, считай, классом выше птичка! Надо заранее назначить встречу, а то мало ли, может, он после обеда спит. Кто у нас есть для контакта, секретарь?
Секретаря у букиниста не было, был помощник, так он и представился, когда инспектор связался с ним по коммуникатору. И прав оказался Верещагин: Маноло Пабло Эстебан придерживался исключительно правильного образа жизни и после приёма пищи два часа отдыхал, так что встреча его с приезжим московским букинистом была назначена на пять часов.
Вот теперь дальнейшие действия были уже похожи на план: дождаться Кулиджанова, заказать визитные карточки, сделать картотеку…
Мастер-стилист Диана Мерсье ровно в три часа дня постучала в дверь, возле которой благородным приглушённым блеском отливала табличка «Софья Полянская, целитель». Суржиков отворил, улыбнулся и пригласил её пройти.
Выглядела парикмахерша и в самом деле хорошо: её остренькое личико лисички оформляли пышные пряди, отливавшие то золотом, то рыжиной, кожа лица была золотистой и гладкой, а руки с коротко остриженными ногтями смотрелись ухоженными и нежными.
Профессионально восхищённым взглядом окинув двух ожидавших ей женщин, госпожа Мерсье стала задавать вопросы, но Влад с извинениями прервал её:
– Скажите, а это у вас вообще надолго?
– Ну-у… часа три, не меньше!
– Отлично! Тогда я пока отойду по делам, а к концу волшебных превращений вернусь, – он улыбнулся, представляя себя не то графом Альмавивой, не то кем-то из мольеровских персонажей. – Надеюсь, моего банковского счета хватит, чтобы расплатиться!
И Суржиков дезертировал, мысленно благословляя своего шефа, нагрузившего его дополнительным поручением.
Хранитель Лонаан, разумеется, был в библиотеке. Сколько помнил Владимир, здесь, в книжном царстве Высших курсов актёрского мастерства, в дневное время не должно было быть много народу: время теоретических дисциплин ещё не подошло, в мае вовсю шли зачёты по актёрскому мастерству, танцам, сценической речи и прочему фехтованию.
Так оно и оказалось – возле стойки отирался лишь какой-то первокурсник, уныло внимающий тихой выволочке, устроенной ему Хранителем. Увидев Суржикова, Лонаан кивнул ему и повелительным жестом отправил юношу в глубину хранилища, вручив тому тряпку и метёлку для пыли.
– Добрый день, Хранитель! – поклонился Влад.
– Здравствуй, здравствуй, любитель тайн! Ну что, новый книжный список и новая загадка?
– Не совсем новый…
Путаясь в словах, Суржиков объяснил, что именно ему хотелось бы получить, но Лонаан покачал головой:
– Не выйдет.
– Что именно не выйдет?
– Найти названия книг, которые бы увлекли любого человека. Графу Васильчикову будет неинтересно что угодно, кроме списков дерби и журналов по коневодству, Федору Ивановичу Шаляпину подавай жизнеописания и партитуры опер в необычных изводах, а, например, господин Карпов…
– Я понял, понял! – замахал руками Владимир. – Моему шефу предстоит встреча в Монакуме с господином Монтегрифо.
– Ах вот как… – если бы Хранитель библиотеки был человеком, можно было бы сказать, что он поджал губы. – Так он вовсе не библиофил. Он торговец.
И тут Суржиков понял, что сейчас его выгонят вон…
– Нет! – воскликнул он слишком громко и зажал рот рукой. – Это всё то же самое расследование, его подозревают… Я не могу сказать, простите, Хранитель, но это уже тайна следствия.
– Хорошо, – жёлтые глаза Лонаана, кажется, просверлили нашего сыщика насквозь. Результат осмотра вроде бы удовлетворил библиотекаря, и тот велел: – Сядь вон туда, в уголок, и не мешай. Я должен подумать.
Через полчаса совершенно измочаленный Суржиков вылетел из дверей особнячка в Кривоарбатском переулке. В кармане его куртки лежал листок бумаги с пятью названиями книг, за которые монакумский букинист может, и не продал бы душу, за предполагаемым неимением таковой, но уж точно расстался бы с немалым количеством золотых полновесных дукатов.
Выйдя в Староконюшенный, Влад остановил экипаж-такси, и через полчаса уже поднимался по лестнице на второй этаж. В своей комнате он распахнул окно, глубоко вдохнул – из крошечного дворика сладко пахло какими-то цветами – и принялся за дело, которое ему удавалось исключительно редко, стал создавать магический вестник. Он пыхтел минут двадцать, но белая птичка никак не желала возникать, да и библиотечный листок в его ладонях отчего-то стал влажным.
– Ладно, – сквозь зубы прошипел Суржиков. – Я тебя перепишу!
Добыв в кабинете Алекса стопку белой тонкой бумаги, он чётким почерком скопировал список, сложил его должным образом, поправил правое крыло птички и вновь зажмурился. Ключевая фраза ещё висела на его губах, когда левая ладонь зачесалась совершенно нещадно. «К прибыли» – пробормотал суеверный актёр и открыл глаза. На левой руке сидел небольшой голубь, и именно от его коготков рука так и чесалась. Птица вспорхнула и вылетела в окно, а Суржиков опустился на стул и пробормотал:
– Получилось!
Очень хотелось есть, и он отправился
