Гильдия Чёрных Кинжалов (СИ) - Костылева Мария

Да, лгать не буду: без азарта я бы далеко не ушла. Но именно поэтому я и разжигала его в себе, даже тогда, когда мне не хотелось ничего делать. Именно он тащил меня вперёд — туда, где можно будет насытить своё любопытство. И туда, где можно будет восстановить справедливость.

— Тинка!

Тантар и Эриза нагнали меня в квартале от вокзальной площади. Я подождала, пока они подбегут, волоча за собой громоздкие кожаные чемоданы на колёсиках. Колёсики были приделаны на редкость неудобным образом, и чемоданы то и дело заваливались набок. Глядя на происходящее, я не удержалась от смешка.

— Так ты, оказывается, тоже едешь? — спросила я у Эризы.

Звук моего голоса удивил меня саму. В нём было что-то от гудка большого парохода, прощающегося с родным причалом. Я никогда не видела и не слышала пароходов, но читала о них красочные газетные статьи.

Тантар с ироничным выражением лица переждал, пока я хрипло откашляюсь, и поинтересовался:

— Перегуляла, Лягушонок?

— Видок у тебя не очень, — признала и Эриза, поправляя аккуратную шляпку. Она вообще всегда одевалась так, словно бы специально выпячивала свой хороший вкус и осведомлённость в модных тенденциях. — Может, в следующий раз поедешь?

— У меня уже билет, — буркнула я, еле удержавшись от того, чтобы заправить под кепку выбившуюся прядь. Кто-то из наших девочек уже давно заметил, что при появлении поблизости безукоризненной Эризы начинаешь машинально приводить себя в порядок. Мне до безукоризненности было далеко, поэтому и рыпаться не стоило.

— Ну и что? Мы сдадим, если хочешь. А не получится, так не настолько он дорого стоит, чтобы рисковать здоровьем!..

Для неё-то, может, и не дорого. Тем более, если ей Тантар его купил (почти уверена в этом). А для меня — половину всех сбережений. Я не собираюсь терять ни деньги, ни этот день из-за какого-то насморка.

— Подумаешь, простуду подхватила… — отозвалась я. — К вечеру пройдёт. Так что ты здесь делаешь? Ты же говорила вчера, что поезд у Тантара…

— Не глупи. — Эриза выразительно посмотрела на меня. — Если бы я при всех сказала, что мы едем вдвоём, начались бы неудобные вопросы. А я… я просто за компанию.

— Ну да, — хмыкнула я. — Вы и танцевали за компанию.

— В отличие от некоторых, мы много с кем танцевали, — заметил Тантар.

— Что-то мне начинает подсказывать, что остальные были для отвода глаз.

— Хватит умничать, — осадил он меня. — И вообще, давайте поторопимся. А то с этими чемоданами…

Я пожала плечами.

Мы миновали пару перекрёстков и, повернув за угол, очутились на Площади Стержня. Высоченный, как многоэтажный дом, конус из голубого света даже на фоне бледного утреннего неба выглядел, как всегда, внушительно. Стержень — это вечный, нерушимый символ нашего острова, неиссякаемый источник магии, способный заряжать ею всё, что его касается. Основание конуса прячется в каменных стенах Города Высших — обители власти и порядка. Это святая святых для всего острова. Отсюда выходят основные орудия труда Главных Гильдий — Чёрные Кинжалы законников, Белые Часы ремесленников и Зелёные Трубки врачей; здесь стоит дворец Властителей, который дано увидеть только избранным, здесь собираются секретные совещания и вершатся судьбы миллионов людей. Стержень и обступивший его Город Высших — ядро жизни всей страны. Центр идеально отлаженной системы. Один его вид способен внушить спокойствие даже тому, кто окончательно запутался в себе и в окружающем мире.

Я шла медленнее, чем хотелось, подстраиваясь под темп моих отягощённых чемоданами спутников.

— Опять очереди… — проворчал Тантар, глядя на растянувшуюся вереницу людей перед входом для просителей.

— Для того, чтобы обстоятельно выслушать каждого, нужно много времени, — заметила я.

— Каждого выслушать и я могу. Почему нельзя открыть ещё входы? Что они там делают, в этом Городе?

— Больше входов — меньше защиты, — отозвалась Эриза сквозь зубы — чемодан в очередной раз завалился набок на, казалось бы, идеально мощёной площади.

— Вот именно, — подтвердил Тантар.

— Вот именно, — повторила я, повысив голос. — В Морлио хватает идиотов, которые, дай им волю, уничтожили бы Город Высших. И тогда в Гроусе будет править хаос, и каждый будет делать то, что хочет…

— Ты и сейчас делаешь то, что хочешь.

Я рассердилась:

— Мои желания никому не причиняют вреда! — Голос снова сорвался на хрип, и пришлось прочистить горло, прежде чем продолжить говорить. — А вот если бы я захотела кого-то убить…

— Ты разбила лампу-ловушку, — напомнил Тантар. — И считаешь, что поступила правильно, так?

— Да, считаю. — Я понимала, к чему он клонит. — Но это не отменяет того, что я разрушила государственное имущество, а значит, должна понести наказание. Потому что нельзя, чтобы все вокруг безнаказанно разрушали то, что хотели! А если бы я пришла ко входу для просителей и объяснила секретарю, почему стоит слегка изменить законодательство касательно призраков, то уверена, его бы изменили, если бы сочли мои доводы убедительными…

Вообще-то идея была неплохой. Странно, что она раньше не приходила мне в голову.

— Ты бы не добралась до секретаря, — сказал Тантар. — У тебя бы просто не хватило терпения отстоять в такой очереди. Да и потом, там наверняка нужно было бы заполнять кучу бумаг, отвечать на кучу личных вопросов, а то и на какие-нибудь слушания в суд бегать…

— А по-твоему, законодательство должно меняться по щечку пальцев?!

— Да хватит вам! — не выдержала Эриза. — Совершенно дурацкий спор.

Я замолчала, с неохотой признавая её правоту. И чего я так взъелась опять? Он имеет право думать всё, что хочет. Да и люди, недовольные властью, всегда были и есть в любых странах. Что до меня, то я предпочитаю чётко организованный порядок. Я — законник. Нас учили, что мы должны на этот порядок работать, чтобы все могли нормально жить. Если Тантар до сих пор этого не понял, с карьерой у него будет так себе. А если ещё учесть его неспособность находить простейшие пути решения задач…

Мы прошли мимо Города Высших в молчании. Потом было несколько поворотов, несколько потушенных ламп-ловушек, которых в этом районе тоже, конечно, хватает; скрипучие вывески, отдыхающие у домов велосипеды, парусиновые верхи колясок, сводчатые арки, короткие шпили приходских домов и гладкие стены самых узких улиц… и вот, наконец, он — вокзал. Тёмные морлийские дома словно бы расступились перед нами, и небольшая, но запруженная людьми и лошадьми площадь раскинулась впереди, открывая путь в серое кирпичное здание с башенками и широкими окнами. Сквозь чугунную решётку, которая тянулась за зданием, угадывались линии перронов.

Сколько там было народу! Вокзал походил на набитую живой рыбой бочку, особенно возле касс. Крепко прижимая к себе сумку, специально раскопанную в недрах шкафа для поездки, я пробралась к аркам, откуда можно было пройти к поездам. Здесь народу было существенно меньше, и я, наконец, смогла нормально дышать — правда, полузаложенным носом. Обернулась в поисках Тантара и Эризы, но те, со своими чемоданами, ещё пробирались сквозь толпу. Совсем близко прогудел поезд, и я вздрогнула — не выношу резких громких звуков.

Я отошла к столбу с часами, чтобы никому не мешать, и стала поджидать своих спутников. Окидывая взглядом толпу, я больше всего боялась увидеть того невидимку в плаще — очередное подтверждение своему сумасшествию; однако взгляд зацепился за совсем другую знакомую фигуру, такую невероятную здесь, что я не сразу поверила собственным глазам.

Мама.

Тонкое сиреневое пальто, простенькая шляпка, из-под которой выбиваются светлые локоны. Руки в кружевных перчатках прижимают к груди объёмную чёрную сумку; другая сумка — маленькая, куда разве что листик паспорта положить можно, болтается на плече. Что в большой сумке, я догадалась сразу, и нервно сглотнула — вернее, попыталась, потому что это простое движение отчего-то никак не получалось сделать.

Деньги.

Кто из них проговорился? Келька, отец? И как она умудрилась уехать — ведь эти двое наверняка не пускали, а отец отказывался давать денег, и отбирал те, которые принадлежат лично ей, и она что-то лепетала в ответ на громовые раскаты его голоса, и извинялась, и… всё равно взяла деньги и уехала. А если ещё она проделала это без его ведома — сбежала, не доверившись даже своей камеристке, зная, что потом, когда всё вскроется, будет в миллион раз хуже…