Даниэль Труссони - Ангелология

— Следуйте за мной, — сказал он, быстро спускаясь по лестнице в темноту.

Внизу был другой коридор, более длинный, чем первый. Пол резко пошел под уклон, и мне пришлось приложить все силы, чтобы не упасть. По мере продвижения вперед похолодало, появился сильный прогорклый запах. Сырость проникала под одежду, даже под теплую шерстяную куртку, которую я носила в пещере. Проведя ладонью по влажным каменным стенам, я поняла, что шероховатые фрагменты были не камнем, а костями, сложенными в отверстиях в стене. Мы пробирались по катакомбам под Монпарнасом.

Мы прошли по коридору, поднялись по лестнице и оказались в другом здании. Доктор Рафаэль одну за другой отпер несколько дверей. Последняя выходила в холодную аллею. Во все стороны разбежались крысы, оставив недоеденные отбросы — гнилые картофельные очистки и цикорий, который во время войны заменял кофе. Доктор Рафаэль взял меня за руку и повел за угол и на улицу. Вскоре мы оказались за несколько кварталов от кладбища, нас поджидал «панар-левассор». К окну автомобиля был прикреплен лист бумаги с какой-то надписью по-немецки. Хотя я не могла перевести текст, я предположила, что это пропуск или разрешение, которое позволит нам проезжать через контрольно-пропускные пункты по всему городу. Теперь я поняла, как нам удалось сохранить такой роскошный автомобиль и получать топливо — «панар-левассор» принадлежал немцам. Доктор Валко наблюдал за нашими тайными операциями, находясь в рядах немцев, и сумел использовать свое положение — по крайней мере, сегодня вечером.

Водитель открыл дверцу, и я скользнула на теплое заднее сиденье. Доктор Рафаэль сел рядом со мной. Он взял мое лицо в свои холодные руки и хладнокровно взглянул мне в глаза.

— Смотрите на меня, — велел он.

Он всматривался в мое лицо, словно искал что-то необычное.

Я уставилась на него. Я впервые видела его так близко. Ему было около пятидесяти, кожа испещрена морщинками, седины в волосах было даже больше, чем мне показалось сначала. Наша близость поразила меня. Я никогда еще не была так близко к мужчине.

— У вас голубые глаза? — спросил он.

— Карие, — ответила я, смущенная странным вопросом.

— Подойдет.

Он открыл маленький дорожный чемоданчик и положил его между нами. Оттуда он достал атласное вечернее платье, шелковые чулки, пояс с подвязками и туфли. Я сразу же узнала наряд. Это красное атласное платье несколько лет назад носила Габриэлла.

— Наденьте это, — велел доктор Рафаэль.

Мое удивление, очевидно, было так велико, что он добавил:

— Вскоре вы увидите, зачем это нужно.

— Но это вещи Габриэллы, — возразила я, не сдержавшись.

Я не могла заставить себя дотронуться до платья, зная все о ее поступках. Я вспомнила, как видела доктора Рафаэля и Габриэллу вместе, и пожалела, что не промолчала.

— Какие именно? — требовательно спросил доктор Рафаэль.

— Той ночью на ней было это платье, — ответила я.

Смотреть ему в глаза я не могла.

— Я видела вас вместе. Вы были на улице под нашей квартирой.

— И вы полагаете, будто поняли, что именно видели, — проговорил доктор Рафаэль.

— Как можно было ошибиться? — прошептала я, глядя в окно на унылые серые здания и вереницу уличных фонарей — мрачное зимнее лицо Парижа. — Было вполне очевидно, что происходит.

— Наденьте платье, — строгим голосом приказал доктор Рафаэль. — Вы должны больше доверять мотивам Габриэллы. Дружба должна быть сильнее необоснованных подозрений. В наше время доверие — это все, что у нас есть. Вы многого не знаете. Очень скоро вы поймете всю степень опасности, перед лицом которой оказалась Габриэлла.

Я медленно освободилась от теплой шерстяной одежды. Расстегнула брюки, стянула через голову тяжелый свитер, защищавший меня от ледяного горного ветра, и стала надевать платье, боясь порвать его. Платье было мне велико, я сразу же почувствовала это. Четыре года назад, когда я видела его на Габриэлле, платье было бы мне слишком мало, но за годы войны я похудела на десять килограммов, и теперь одежда на мне болталась.

Доктор Рафаэль Валко тоже сменил костюм. Когда я оделась, он вытащил из чемоданчика черный пиджак и брюки — униформу СС и достал из-под сиденья неразношенные блестящие черные ботинки. Униформа была в отличном состоянии, должно быть купленная не на черном рынке и не из вторых рук. Я предположила, что это еще одно полезное приобретение нашего двойного агента в СС. При виде униформы я задрожала — она совершенно преобразила доктора Рафаэля. Закончив одеваться, он нанес на верхнюю губу прозрачную жидкость и приклеил тонкие усики. Затем зачесал волосы назад, напомадил их и приколол к отвороту значок СС — небольшое, но точное дополнение, которое вызвало у меня отвращение.

Доктор Рафаэль прищурился и внимательно осмотрел меня, тщательно проверяя мою внешность. Я скрестила руки на груди, словно могла спрятаться от него. По-видимому, я изменилась недостаточно, что-то ему не понравилось. К моему великому смущению, он одернул на мне платье и занялся моими волосами, совсем как мама, когда в детстве собиралась отправиться со мной в церковь.

Автомобиль промчался по улицам и остановился перед Сеной. Солдат на мосту постучал в окно машины рукояткой люгера. Водитель открыл окно и заговорил с солдатом по-немецки, показывая пакет бумаг. Солдат заглянул на заднее сиденье и пристально уставился на доктора Рафаэля.

— Guten Abend,[43] — сказал доктор Рафаэль с прекрасным немецким произношением.

— Guten Abend, — пробурчал солдат, изучил бумаги и махнул рукой, разрешая проезд через мост.

Поднимаясь по широким каменным ступеням муниципального банкетного зала с рядом колонн перед классическим фасадом, мы проходили мимо мужчин в вечерних костюмах и держащих их под руку красавиц. Немецкие солдаты охраняли вход. Я понимала, что по сравнению с изящными женщинами должна казаться болезненной и изможденной, слишком худой и бледной. Я собрала волосы в узел и уложила их, использовав косметику из чемоданчика доктора Рафаэля, но как непохожа я была на них, с их прическами, созданными лучшими парикмахерами, и свежим цветом лица. Горячие ванны, пудра, духи и новая одежда — всего этого не существовало ни для меня, ни для других в оккупированной Франции. Габриэлла оставила хрустальный граненый флакон духов «Шалимар», драгоценное напоминание о более счастливых временах. Я хранила его после ее исчезновения, но не осмеливалась использовать ни капли. Я вспоминала мирную жизнь как нечто из детства, что-то, что больше никогда не вернется, словно выпавшие молочные зубы. Было слишком мало шансов, что меня примут за одну из этих женщин. Я вцепилась в руку доктора Рафаэля, пытаясь оставаться спокойной. Он шел стремительной походкой, очень уверенно, и, к моему удивлению, солдаты без проблем пропустили нас. Неожиданно мы оказались в теплом, шумном, роскошном банкетном зале.