Исполняющий обязанности - Василий Павлович Щепетнёв
– Ты автомобиль водить умеешь?
– Кто не умеет? – ответил на вопрос вопросом Паша.
– А права у тебя есть?
– У кого они есть?
– Ну, ладно. Садись. Нет, не за руль. Сюда, – я сел на свое место и показал рядом с собой. – Поехали.
– Может, не нужно мальца брать? – спросил староста.
– Нужно. Да ничего особенного. Просто отгонит машину назад. А вы уж оприходуйте сами.
– Бывают и у нас покупатели… – понимающе сказал староста.
– Можно и так, – согласился я.
И мы поехали. В поместье. Через рощу.
Теперь ехали с ветерком. Желание поскорее покончить с процедурой. А процедура не из простых. Дед Захар перед смертью дал манускрипт, а мне выполняй. Назвался груздем – быть тебе солёным.
И, конечно, наша остановка – у развилки.
Я спустился на траву. Эва тоже надумала покинуть автомобиль, но я сказал, что это – дело личное, пусть едет в поместье, а я как-нибудь ножками. И да, чтобы она не забыла змеек с водителя убрать. Свое дело змейки сделали.
– Справитесь? Их всё-таки двое.
– Не зайцы, не убегут.
Из «ЛэндкКузера вышли водитель и депутат. Кто у них главный?
Я достал маузер из кобуры.
– Ну, господа претенденты на наследство, сейчас узнаем, кому выпал куш, а кто погулять вышел.
Ни депутат, ни водитель не протестовали. Слышали зов. Глас. И Глас этот пересиливал и страх, и злость, да всё, что угодно пересиливал. Я не выдумывал, потому что сам его слышал. С первого дня слышал. Но крепился. Надеюсь, и сейчас справлюсь. Постараюсь. Уже стараюсь. Изо все сил стараюсь.
– Ты, Паша, отгони машину назад, в село. Фома Михайлович решит, куда её с пользой пристроить.
Паша забрался в «ЛэндКрузер» и, хоть и не сразу, нашел правильную дорогу. Уехала и Эва.
– Тронулись, господа нерониты. Здесь недалеко.
Наша дорожка стала тропинкой, потом – диким лесом. Ни змей, ни пчёл, лишь волки стелились где-то с краю. Или видимость одна, мошки в глазах. Сердце молотит, хотя идём небыстро. Вперед вышел водитель, за ним депутат, я последний, хотя дорогу знаю только я.
Знаю ли?
Через пятнадцать минут вышли на поляну. Валун, алтарь, жертвенник, инопланетный гость, называй как угодно, был на прежнем месте. Ещё бы. Тысячелетия простоял, куда ж ему деться?
– И что дальше? Убьёшь? – спросил депутат.
– Что у вас, сонаследничек, всё убьешь да убьешь, будто других способов уладить дело нет.
– Пистолет у тебя, – резонно ответил депутат.
– Пистолет и у водителя есть – ответил я.
– Ему положено, он меня охраняет.
– Странно он охраняет.
– А чего охранять, если ты, глупышка, сам ведёшь куда нужно? – водитель, казалось, был доволен донельзя.
Опершись о валун, он легко заскочил на него.
– Давай уж руку, – сказал он депутату. – Будешь меня развлекать.
Теперь они вдвоём стояли на валуне. Стояли и ждали.
Ждал и я. Меня тянуло присоединиться к ним, но я терпел. Сейчас станет легче. А не станет – есть маузер.
Я мог и ошибаться. Неверно прочитал манускрипт. Или подумал, что прочитал, помстилось. Но нет – откуда тогда Глас? Манит, обещает, чарует. Ладно, я простак, но депутат – он ведь и выгоду, и опасность чует лучше всякой ищейки. И вот стоит, расплывшись в улыбке, совершенно не боясь, что я его пристрелю.
А я и не собирался. Первый патрон – в себя, вот о чем я думал.
И когда Глас, казалось, победил, – началось.
Медленно, по сантиметру, депутат и водитель стали погружаться в валун. Будто не твердейший камень это, а трясина. Лица не выражали ничего, кроме счастья.
Вот уже по щиколотку, ещё и ещё – и вместе с этим Глас стал тише. Похоже, доволен.
Когда они погрузились по колено, я спрятал маузер. Стреляться не придётся.
Процесс погружения ускорился. К валуну пришёл аппетит.
Но никакого беспокойства на лицах, напротив – уверенность в светлом будущем.
И напоследок водитель сказал:
– Потом посчитаемся. Жди…
Стало тихо. В голове. На поляне было тихо и до этого.
Я подошел ближе, уже не боясь, что и меня затянет внутрь. Процесс завершен, да и не подхожу я по анкете.
Посмотрел. Никаких изменений с прошлым разом, никаких пугающих эффектов: руны не наполнились кровью, чёрная птица не пролетела над поляной, заяц не перебежал дорогу.
Я осознал, что иду прочь, уже по полю, к поместью. К добру ли, к худу, а дело сделано.
28
Жизнь в поместье текла своим чередом, моя – своим. Никто не стал расспрашивать меня о том, что случилось в лесу, только Людмила Сергеевна подала на подносе «железнодорожную» рюмку какой-то настойки, в которой, кажется, и спирта совсем-то и не было. Горечь и горечь. Упала трава полынь – и прямо в рюмку.
Но я приободрился, как после кружки крепкого кофе. Деловито обошёл поместье. Полярники готовились красить гараж, спросили насчет колера. Дал совет. Войкович сказал, что нужно нанять людей на уборочные работы – картофель, виноград, зерновые (где-то арендуется десять гектаров, на которых растёт какая-то особенная пшеница), и тому подобное. Дал согласие. Анна Егоровна сказала, что нужно бы купить племенного бычка, улучшить породу и в хозяйстве, и в деревне, тем более, что в Карагаевку возвращается после стажировки в Америке молодой животновод из местных. Я благословил.
Влад, с виду совсем не пьяный, разве чуть пригубивший, сидел на террасе и читал книгу. «Развитие капитализма в России». Сказал, что полярник считает, что в сентябре гемоглобин дойдет до сотни или даже выше, и он, Влад, хотел бы пожить здесь ещё месяц или около. Живи, сколько хочешь, сказал я. Спасибо, ответил Влад, но только он начинает чувствовать себя ходячим портретом Дориана Грея. Насчёт Дориана Грея я слышал краем уха, что-то из английской литературы. Какой-нибудь лорд или баронет. Поскольку, благодаря дяде Леонарду я знал литературу русскую, решил, что Дориан Грей это всё равно, что Обломов. Лежит, ест, спит, а в промежутках философствует. Конечно, Владу скучно, Владу своё дело требуется, опять же где-то есть жена. Чего ему приживалом быть. Опять же место неспокойное, мы с Владом за десять дней увидел смертей больше, чем за год службы, и не только увидели, а и сами в стороне не стояли. Я ладно, а Владу оно нужно? Ну, раз помог, ну, два, а дальше не жизнь, а военные приключения. Нахлебались мы этих приключений на службе вволю, вот и тянет в мир беспечного веселья. Здесь беспечного веселья не получается.
Здесь никакого веселья не
