Переворот.ru (СИ) - Маркеев Олег Георгиевич
— Ты в розыске, Володя.
Сердце гулко ухнуло в груди.
— За что?
— Пока — ни за что. Пропажа с места жительства.
Прикуриватель, щёлкнув, вышел из гнезда. Громов прикурил от раскалённой спиральки.
— Резко. Обычно, раньше трёх суток чесаться не начинают.
— Ну ты же мент.
Он выпустил дым через нос.
— Был.
Отвернулся к окну.
* * *День — «Д», время «Ч — 42 минуты»
Странник
Максимов завтракал, пристроив книжку между тарелок. Свободной рукой быстро перелистывал страницы. Писал автор бегло, книжка была тоненькой, и к кофе Максимов её полностью дочитал. Отложил. Стал пить кофе, посматривая на китчёвую обложку.
На ней по причинное место в аквамариновой воде стоял мужик. Так себе, серединка на половинку, не атлет и не дистрофик. Среднестатистический мужик неопределённого возраста. Все тело было испещрено вырезанными на коже названиями рек, озёр и морей и датами их посещений. Называлась книжка весьма амбициозно — «Книга Воды». К Мусаси[58] автор не имел никакого отношения, ни стилем письма, ни стилем жизни. Скорее всего, тщился стать русским Мисимой[59].
Максимов взял с подноса стакан свежевыжатого апельсинового сока. Попивая, прошёлся по боксу. Американцы назвали бы помещение «сингл-рум» — «комната для одного», что на самом деле означает полный комфорт для одного: спальня, гостиная, она же и кабинет, кухонька и санузел.
Приятный интерьер помещения портила только массивная бронированная дверь с гидравлическим запирающим устройством. Бункер находился глубоко под землёй. Сквозь стены не проникало ни малейшего звука. Чтобы внешняя тишина не давила на психику, Максимов включил радиоприёмник, настроенный на волну «Эха Москвы» и телевизор на кабельном канале СNN.
У СNN всё было, как всегда. Шквал новостей, разложенный по ярким файликам на соответствующие полочки. Новостной фаст-фуд на любой вкус и желудок. Гарантия стопроцентного усвоения с последующим беспроблемным испражнением. И чувство полного удовлетворения, что живёшь не там, где творятся новости.
«Эхо Москвы» вешало прямо из эпицентра событий, что неминуемо накладывало свой отпечаток на стиль. Журналисты и гости студии были в курсе всех хитросплетений политики на всех уровнях, судили и рядили обо всем со столичным апломбом сопричастности. Но излишняя эмоциональность, порой доходившая до болезненного надрыва, выдавала потаённый страх оказаться в заложниках и пасть жертвой ими же комментируемых событий.
После выступления на радио прокурора Злобина в голосах, звучавших на «Эхе», засквозили характерные истерические нотки военных корреспондентов, ведущих прямую трансляцию из зоны боевых действий.
В дверь позвонили, и только после этого провернулся рычаг запирающего устройства.
«Что за идиотство стучать в дверь камеры?» — успел подумать Максимов.
Через высокий порог переступил Хартман. Расплылся в улыбке.
— Смотрю, ты даже выспаться успел? Молодец.
Он прошёл к столу, бросил на него тонкую папочку, взял книжку. Полистал.
— Прочитал?
— Пролистал, — уточнил Максимов.
— И как?
— Гений. Даже эпитафию себе уже приготовил. «Автоматы и сперма внутри дыр любимых самок — вот каким оказался итог моей немудрящей жизни», — нараспев процитировал Максимов из авторского вступления.
— Это он серьёзно? — Хартман иронично изогнул бровь.
— Не знаю, я не доктор.
Хартман зычно хохотнул. У самого с утра явно был прилив сил, словно предстояла увеселительная прогулка.
— Не угодил, друг мой, извини. Тогда вот это почитай. — Он постучал пальцем по пластиковой обёртке папки.
Максимов вернулся к столу. Взял папку.
«Комплексный психологический портрет в интересах оперативного использования», — прочёл он на первой странице. Имя и фамилия были густо замазаны чёрной краской.
Максимов пожал плечами, стал листать страницы.
Хартман тем временем налил себе сок из кувшина. Попивая мелкими глотками, внимательно следил за реакцией Максимова.
— Уделаешь сходу? Предупреждаю, клиент не чета Коркину.
— Коркин — психиатр, а это уже само по себе — диагноз, — обронил Максимов, перелистывая страницу.
Хартман гоготнул. Вытер влажные губы.
— А более подходящего там никого нету? — с сомнением спросил Максимов, захлопнув папку. — У него болячек — половина медицинской энциклопедии. Ласты склеит в самый неподходящий момент и завалит все к едрене матери.
— Что сказал товарищ Сталин о писателях? «У минэ для вас другых нэту». А у меня откуда клиенты лучше? Нет, брат, бери, что есть.
— И что мне с ним там делать?
— Стреножить и поставить в позу.
— Уже легче.
Хартман встал. Бросил взгляд на часы.
— Так, курим, писаем и выходим. Группы выдвинулись на исходные. Ждут нас. — Он указал на стенной шкаф. — Там для тебя представительная одёжка приготовлена. В штурмовой комплект переоденешься на объекте.
Из радиоприёмника после музыкальной заставки «Эха Москвы» раздался нервный баритон ведущего:
«Наши телефоны просто раскалились от звонков. Звонят наши «почитатели» из самых высоких инстанций и простые москвичи. Главного редактора экстренно вызвали куда-то для дачи объяснений. Надеюсь, что не показаний… А мы решили, пока нас не прикрыли, дать ещё раз в эфир утреннюю беседу Сергея Доренко с бывшим следователем Генеральной прокуратуры Андреем Злобиным».
Хартман подошёл к приёмнику и выключил звук.
* * *День — «Д», время «Ч — 12 минут»
Старые львы
Решетников пальцем раздвинул пластинки жалюзи. Посмотрел за окно. Во внутреннем дворике особняка громко захлопали дверцы машин, затопали ноги, обутые в тяжёлые бутсы.
— Что там за шум? — спросил Салин, отложив прочитанный документ.
— Такие люди, с такой охраной! — отозвался Решетников. — Жалко портретик не успеем повесить. Говорил же тебе, Виктор Николаевич, давай хоть один портрет президента повесим, а то, как не в России живём!
Салин нервным движением смахнул с носа очки.
— Насколько я понимаю…
В селекторе ожил динамик. Ровный голос Владислава назвал фамилию замглавы администрации.
— Проводи в главный, — бросил Салин.
Решетников раскрыл жалюзи. Свет хлынул на матово-белые шторы. Янтарными прямоугольниками загорелся на паркете. Хрустальные подвески люстры вспыхнули яркими звёздочками.
Большой кабинет, как называл его Салин, был главной залой особняка. По условиям бессрочной аренды интерьеры в доме пришлось восстановить в первозданном виде. Спецпомещения, где властвовал Владислав, расположились в подвале, а на верхних этажах блистал ампир.
— Только вальса Мендельсона не хватает, — проворчал Решетников.
Сопя, прошёл к своему месту, по правую руку от Салина, спиной к окну. Визитёру предстояло сесть лицом под свет и в перекрестье их взглядов.
Распахнулась высокая резная дверь. По паркету прощёлкали энергичные нервные шаги.
— Обойдёмся без приветствий и рукопожатий! — с середины кабинета произнёс замглавы администрации.
От его резкого голоса тихо тренькнули подвески массивной люстры.
— Как вам угодно, Игорь Дмитриевич, — промолвил Салин и водрузил на нос очки с пепельно-дымчатыми стёклами.
Замглавы президентской администрации сел в кресло напротив Решетникова, на соседнее бросил портфель.
— Итак, господа, как будете доказывать, что это не ваша работа?
Он расстегнул пуговицу на пиджаке, распахнул полы, сел, закинув ногу на ногу. Правую руку положил на стол. Пальцы были сжаты, как у льва, охраняющего добычу.
— Если вы о стрельбе у «Эха Москвы», то это не наш стиль, вы же знаете, — помедлив, ответил Решетников. — Мы же с Виктором Николаевичем из того времени, так сказать, застойного. У нас не было моды людей на улице убивать. Как-то без этого обходились. И ничего, порядок в державе был.
