Марк Ходдер - Таинственная история заводного человека

— Я не нервничаю. — Она села и поправила чепчик. — После работы в сумасшедшем доме перестаешь чувствовать собственные нервы.

— Полагаю, это большое преимущество?

— Да, сэр.

— Когда вы начали работать?

— В начале года. В первых числах февраля. — Она посмотрела ему прямо в глаза, потом опустила взгляд на юбки и разгладила их.

— А до этого?

— В Крыму. Когда закончилась война,[123] служила в работных домах.

— В Крыму… Вы, наверное, видели много страданий?

Он придвинул к ней стул и начал декламировать низким мелодичным голосом:

Там, где от ран солдат кричал,Миледи с лампой я встречал.[124]Она идет сквозь комнат ряд,И ей любой страдалец рад.И медленно, как бы во сне,Он голову склоняет к ней.Там, где солдат в бреду лежит,По темным стенам тень бежит.Как если б в небе дверь открылГосподь — и тут же затворил.Пришло виденье и ушло,Недолго было там светло.Текут истории года,Но не исчезнет никогдаСлед от ее речей и дел:В сердцах остаться он сумел.Покуда Англия стоит,Ничто свет лампы не затмит:Ведь за добро стоит горойСвятая женщина-герой.

Нижняя губа сестры Кэмберуик задрожала.

— «Святая Филомена» Генри Уодсворта Лонгфелло, — прошептал Бёртон. — Посмотрите на меня, сестра. — Ее взгляд скользнул прочь, потом вернулся и остался. Бёртон начал едва незаметно раскачиваться взад-вперед. — Вы великолепно действовали там, в Крыму. — Она наклонилась поближе, чтобы лучше слышать. — И продолжаете великолепно действовать здесь. — Завороженная глубоким мягким голосом, она, сама не сознавая, что́ делает, начала раскачиваться в такт с ним. — И сейчас очень важно расслабиться, — прошептал он. — Вам поможет простое упражнение: я хочу, чтобы вы дышали именно так, как я скажу. Наберите воздух в правое легкое: вдох — выдох. Теперь — в левое: вдох — выдох. Медленно… медленно…

Мягко и терпеливо Бёртон обучил ее суфийской технике медитации, наблюдая, как ее внимание концентрируется на нем и только на нем. Потом он изменил цикл ее дыхания, переведя с двух вдохов на четыре, и всё увеличивал сложность упражнения, пока полностью не подчинил ее себе.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Патришия Кэмберуик.

— А раньше? Другое имя? То, которое вам запретили использовать.

— Флоренс Найтингейл.

— Как вы очутились здесь, мисс Найтингейл?

— Я… я… не помню.

— Знаю. Вашу память заблокировали и поработили месмерическим воздействием. Вы чувствуете, что в вашем мозгу выстроена стена, не так ли?

— Да.

— Но это лишь потому, что вы так думаете, на самом деле — это дверь. Просто войдите в нее, Флоренс. Откройте — и войдите. — Бёртон мысленно поблагодарил Герберта Спенсера, подсказавшего ему эту месмерическую технику.

— Я вошла.

— Видите, как просто! Теперь все барьеры, выстроенные в вашем рассудке, потеряли силу.

— Да, стены больше нет.

— Тогда расскажите мне, что произошло.

— Женщина.

— Какая женщина?

— Русская. Не знаю, как она вошла ко мне в лабораторию. Я проводила эксперимент и закрыла все двери: не хотела, чтобы мне мешали, но вдруг услышала позади шаги. Я обернулась — и увидела женщину.

— Как она выглядела?

— Среднего роста. Крепкая: такие женщины становятся хорошими матерями. И ужасные черные глаза.

— Она была твердой? То есть я хочу сказать, ведь она не была привидением?

— Привидение? Призрак?.. Нет, обыкновенная женщина.

— Что произошло потом?

— Я… меня затянуло в ее глаза. О, эти глаза!.. Я упала прямо в них!

— Она загипнотизировала вас. Что она приказала вам сделать?

— Отправиться в город Сантьяго, в Южную Америку, прийти в сумасшедший дом и, используя мое влияние, потребовать пациента по имени Томас Кастро. Мне нужно было доставить его в Бедлам и остаться здесь медсестрой. Я должна была забыть свое настоящее имя и назваться Патришией Кэмберуик. В Бедламе, сказала она, меня уже ждут. Моя главная задача: заботиться о Кастро, охранять его и не разрешать никому увидеть его, кроме этой женщины… и еще мужчины по имени Эдвард Кенили.

— Кастро все еще здесь?

— Да, на этом этаже, в отдельной палате.

— Почему мы ее не видели?

— У доктора Монро и у других врачей стерли память об этой палате. И внедрили в них отвращение к двери, которая ведет туда: они уверены, что там чулан с метлами.

— Значит, не считая русской женщины и Кенили, этого Кастро посещаете только вы?

— Да.

— Проведите меня к нему.

— Да.

Найтингейл встала и, двигаясь как во сне, вышла из комнаты; Бёртон последовал за ней по длинному коридору. Остановились они у двери без вывески. Вынув из кармана передника связку ключей, Флоренс открыла дверь. За ней оказался еще один коридор, покороче, который оканчивался дверью, запертой на несколько засовов. Сестра поочередно вставила и повернула ключи, откинула засовы, сняла висячий замок и убрала цепь. Под нажимом ее плеча тяжелая дверь со скрипом отворилась. Они переступили порог и оказались на галерее, бежавшей вдоль стен высокой круглой комнаты на высоте пятнадцати футов.[125] Огромное помещение, диаметром не менее пятидесяти футов,[126] освещали четыре мигающие газовые лампы. Внутри стояли стол, стул и кровать. «За деревянным занавесом, — подумалось Бёртону, — должны были бы быть туалет и ванна».

Тонкая цепь, прикрепленная к железному кольцу в центре зала, оканчивалась железным обручем, обвивавшим левую щиколотку человека, лежавшего на кровати. Одетый в рваные штаны и нижнюю рубаху, он был исключительно худ. Вместо левой руки у него была культя, перевязанная прямо под локтем. Лицо его полностью скрывала железная маска — обычный лист железа с четырьмя прорезями: для глаз, носа и рта.

Томас Кастро.

Человек сел и поглядел на них.

— Ce qui maintenant?[127] — хрипло прошептал он. — Новые пытки? Кто это? Раньше я его не видел!

Он говорил с сильным французским акцентом. Бёртон повернулся к Найтингейл:

— Идите за мной. — Он шел по галерее, пока не нашел лестницу, по которой спустился к пациенту. Кастро с трудом встал на ноги. — Пожалуйста, не напрягайтесь, — сказал королевский агент, — и садитесь. Насколько я понимаю, вы сэр Ричард Тичборн, не так ли?

— Тичборн? Mon dieu![128] Вы первый назвали меня так за очень долгое время. Всё Кастро да Кастро… — донесся из-под маски глухой голос.