Марк Ходдер - Таинственная история заводного человека

— Похоже, он стал парией, не так ли?

Бёртон кивнул:

— Общество и пресса считают, что он один в ответе за трагедию в Ирландии.

— О да, капитан, безусловно. И эта трагедия, по мнению некоторых, вынудила нас вмешаться во внутриамериканский конфликт. Не кажется ли вам, что такая ноша чересчур тяжела для одного человека?

— Я склонен согласиться с вами.

— А известно ли вам, что на прошлой неделе Спрюс, вместе со своими коллегами-евгениками, встретился с немецким агентом графом фон Цеппелином[119] и попытался бежать в Пруссию?

— Он действительно пытался бежать?.. Загнанный в угол идиот!

— Обезьянья сперма! — добавила Покс.

— Вы можете называть его идиотом, сэр, я называю его предателем: ущерб, который он мог бы причинить империи, если бы продал эти, — Бёрк кивнул на кактус, — и некоторые другие государственные секреты, был бы просто неисчислим!

— Кактус — государственный секрет? — поразился Бёртон.

— Этот — безусловно.

— К счастью, мы сумели перехватить Спрюса и его соратников до того, как Цеппелин увез их в Пруссию, — подхватил Хэйр. — Сам граф, к сожалению, сбежал, зато евгеники теперь в Тауэре.

— Почему именно там?

— Мы оборудовали специальное помещение под старыми темницами. Именно там должны были закончить свои дни Дарвин и Бэббидж, если бы вы, сэр… хм-м… не позаботились о них. Я прав, мистер Бёрк?

— Безусловно, мистер Хэйр, безусловно! — Бёрк осторожно коснулся кактуса. — В любом случае, подобные устройства никак не должны попасть в чужие руки, и менее всего — в руки пруссаков. Династия Бисмарков пытается объединить все германские государства и основать Европейскую империю[120] — это может привести к войне, какой еще не видел мир. И мы не можем допустить, чтобы у пруссаков появилось оружие вроде этого.

— Ибо буйны будут грядущие перемены… — тихо процитировал Бёртон. — Многих мягкотелых из твоего рода вихрь сбросит с поверхности Земли…

— Что вы сказали, капитан?

— Ерунда. Однажды я слышал эти слова.

Скоро разразится шторм, ты будешь свидетелем Конца Великого Цикла и ужасающих мук при рождении Нового; прошлое и будущее вступили в ожесточенную схватку.

Он вспомнил свой сон. И графиню Сабину. Вспомнил, что Джон Хеннинг Спик уехал в Пруссию вместе с несколькими евгениками. Затем он взглянул на кактус и спросил:

— Это оружие?

— Да, — ответил Хэйр. — И вы должны быть крайне осторожны с ним. Носите его всегда с собой и не разрешайте врагам даже коснуться его.

— Позвольте продемонстрировать, — сказал Бёрк, беря со стола кактус и держа его как револьвер. — Руке очень удобно: рукоятка слегка пружинит, но остается твердой и увесистой. Видите выступ? Дерните его — и кактус сразу перейдет в защитное положение: соки внутри загустеют, и за доли секунды образуются острые ядовитые шипы. Теперь я делаю так…

Бёрк направил кактус на противоположную стену и нажал на выступ-«курок». Бах! — И в стене застряло несколько шипов.

— Бог мой! — воскликнул Бёртон. Шипы продырявили обои в опасной близости от миниатюры, украшенной дорогой рамкой и изображавшей его родителей. Бёртон подошел к стене и сосчитал шипы: их было ровно семь — в отверстиях влажно блестели иголки три дюйма длиной.[121]

— Не прикасайтесь! — вскрикнул Хэйр, когда Бёртон протянул руку, собираясь вытащить шип. — Они покрыты сильнейшим ядом: достаточно одной капле попасть на кожу, как вы мгновенно потеряете сознание и придете в себя не раньше чем через три часа.

— Неслабо!

— Яд станет безвредным примерно через пять минут.

— Он уже перезаряжается, — сказал Бёрк, махнув «револьвером». — Пока кактус в защитном положении, он непрерывно производит шипы. Вы можете стрелять из него много часов — «пуль» всегда хватит. Однако… — Бёрк отжал выступ активации, — …вот так. Сейчас он спит, и вы не простре́лите себе ногу. Я — тоже. Я вообще очень осторожен по природе. Верно, мистер Хэйр?

— Конечно, мистер Бёрк. Вы очень осторожный человек.

— Кактус ваш, капитан, возьмите, — сказал Бёрк. — И не забывайте каждую неделю опускать в воду вот этот конец, с корнями, на пару часов. — Бёртон подошел к своим гостям и принял оружие. На ощупь оно казалось странно живым — впрочем, именно таким оно и было на самом деле.

— Простите меня, капитан, если я позволю себе коснуться одного весьма деликатного вопроса, — продолжил Бёрк. — Выполняя некоторые задания, вам пришлось совершить несколько убийств. Мы знаем, как все они произошли, и полностью поддерживаем вас.

Хэйр утвердительно кивнул и добавил:

— Даже в случае с сэром Чарльзом Бэббиджем. Хотя некоторые назвали бы это убийство неспровоцированным.

Бёртон сглотнул и тихо сказал:

— Должен признаться, я всё время спрашиваю себя: оправданы ли были мои действия? Не совершил ли я преступления?

— Нет, — хором ответили Бёрк и Хэйр.

— В тот день у меня был приступ малярии, и я ни о чем не мог судить здраво.

— Вы рассудили совершенно правильно, — подтвердил Бёрк. — К тому времени мы уже наблюдали и за Бэббиджем, и за его работой. По нашей классификации, он был «потенциальной угрозой».

— Игломет облегчит вам моральное бремя, капитан Бёртон, — добавил Хэйр, — ведь вы только оглушаете врага и сразу зовете нас. А мы забираем его в безопасное место, где сможем допросить и, если удастся, восстановить.

— Звучит довольно зловеще.

Оба гостя промолчали. Часы начали бить одиннадцать.

— Заячьи гондоны! — прошипела Покс.

— Благодарю вас, джентльмены, — сказал Бёртон, укладывая кактус в карман. — Будем надеяться, что этот удивительный «револьвер» послужит на благо империи. А теперь к делу. Вы подготовили бумаги?

— Разумеется, — ответил Бёрк.

— И они выдержат проверку?

— Самую тщательную, — подтвердил Хэйр.

— В таком случае, любезно попрошу вас обоих проследовать за мной в гардеробную: я подберу вам грим и одежду, которая больше подходит инспекторам.

Хэйр сглотнул и с тоской посмотрел на Бёрка. Бёрк прочистил горло, посмотрел по сторонам, потом перевел взгляд на Хэйра и, наконец, опять на Бёртона:

— Я полагал… — пробормотал он, — мы могли бы пойти в своей одежде…

Бёртон расхохотался:

— Поверьте мне, коллеги: если вы войдете в Бедлам в таком виде — обратно уже не выйдете!

В 1247 году братья и сестры Ордена Вифлеемской звезды воздвигли монастырь напротив Тауэра. В 1337 году он стал Бетлемской королевской больницей. Через двадцать лет в ней начали лечить сумасшествие; правда, «лечение» означало, что пациента попросту запирали и мучили. В 1660-е годы больница получила прозвище Бедлам, и очень скоро это слово вошло в язык, означая беспорядок, разор и умопомешательство. В 1770 году Бедлам открыл двери для зевак, которым разрешалось смотреть на сумасшедших и зубоскалить над их гримасами. В середине 1800-х годов были приняты некоторые меры для улучшения больничных условий, и Бедлам переехал в огромное новое здание. Впрочем, понадобилось совсем немного времени, чтобы и оно стало темной, убогой, зловонной дырой, из которой почти ни для кого уже не было выхода.