Игорь Исайчев - Чужая дуэль

Компенсируя инерцию пули, комбинезон на доли секунды затвердел, сковывая тело каменным панцирем. Именно этого мгновения мне и не хватило для того, чтобы сгруппироваться. Как подкошенный рухнув на спину, я со всего маха шарахнулся затылком о мерзлую землю и мгновенно отключился.

Как мне показалось, сознание вернулось не позже, чем через пару минут. Но, почему-то, когда, наконец, получилось расклеить сваренные запекшимися слезами ресницы, надо мной плавало бледное лицо Селиверстова, беззвучно шевелящего губами. Слух включился позже, и до меня дошла только финальная часть гневной тирады:

…руку на отсечение, последний раз!

Проморгавшись, я, собравшись силами, прохрипел:

– Руки-то побереги, пригодятся еще.

Лицо околоточного уплыло вверх и оттуда донеслось недовольное ворчание, с отчетливой ноткой неподдельного облегчения:

– Очухался-таки, черт непутевый. Ну, скажи мне на милость, когда ты башку свою перестанешь в пекло совать, а? Ведь ты ж не кошка с девятью жизнями. Сколько можно с огнем играть?

– Не брюзжи, – приподнялся я на локтях, почему-то на широкой лавке, покрытой пахучим овчинным тулупом. – Сам знаешь, горбатого могила исправит… Кстати, а где это мы?

Полицейский привстал с расшатанного, скрипучего табурета и подбросил полено в неказистую, на удивление жаркую печурку. Затем, навалившись грудью на колченогий столик, забурчал:

– Опять тебе подфартило. Когда вытаскивали со двора, урки почему-то палить не решились. Потом, вот, к сторожу занесли. У хозяина-то внучка в церкви, его оттуда сейчас за уши не оттащишь. А ты без памяти почитай два часа провалялся. Думал, на этот раз все, доскакался, пора панихиду заказывать. Мало мне головной боли, – он, горестно вздохнув, закрыл лицо ладонями и глухо продолжил, – так ты еще со своими приключениями.

– Погоди, – я, кряхтя сел, свесив ноги с лавки и больно упираясь хребтом в твердые бревна стен, – сейчас тебе еще добавлю. Нипочем не догадаешься, кто у бандюков за главного.

Селиверстов, так и не опуская ладоней, обреченно смотрел сквозь пальцы, и я, с кривой ухмылкой, добил его:

– Одноногий душегуб по кличке Староста. Тот самый, что от тебя на тракте сбежал. Помнишь?

Околоточный в сердцах грохнул кулаками по столу и неожиданно всхлипнул:

– Ну, все, каюк… Это изувер точно никого живым не выпустит.

Я, едва касаясь пальцами, ощупал огромную липкую шишку на затылке. Затем помассировал пульсирующие горячей болью виски. Закрыл глаза и вдруг понял, что нужно делать.

Почему мне сразу, вместо бессмысленной попытки договориться с бандитами, не пришла мысль использовать свои новые возможности, я так до конца и не уразумел. Но, как бы там ни было, еще оставалась возможность исправить собственную глупость.

С заметным усилием поднявшись на подрагивающие ноги, я выглянул в подслеповатое окошко и с удивлением обнаружил, что недолгий зимний день уже сменили сиреневые сумерки. Шагнув к Селиверстову, оперся на его плечо и проникновенно, словно нас могли подслушать, зашептал в самое ухо:

– Петя, прикажи костры вдоль изгороди зажигать. А то в потемках, как пить дать уйдут супостаты. Порешат заложников, и дадут деру. А как он шустро умеет скакать на одной ноге, сам имел возможность убедиться. Такого и на двух не очень-то догонишь. Раз уж так вышло, не хотелось бы выродка упускать. Другого случая поквитаться может и не представиться.

– А ты? – снизу вверх затравленно глянул на меня околоточный.

– Мне часика полтора покоя надо, – я отклеился от полицейского и вернулся на лавку. – Ты ступай, ступай. И вели меня не беспокоить. Ладно?

Околоточный нехотя встал и, скрипя плохо подогнанными половыми досками, тяжело протопал к двери. Взявшись за ручку, он порывисто обернулся, но, так и не промолвив ни слова, шагнул за порог.

Я же повозился, удобнее страиваясь на пружинистой мягкости овчины, сосредоточился и удивительно легко вошел в измененное состояние сознания. Сумрак вокруг моментально растаял и мир расцвел удивительными красками. Вишнево рдела раскаленная печка, за которой фиолетовыми светляками суетились тараканы. Язычком холодного голубого пламени вдоль стены прошмыгнула мышь. А через секунду мое невесомое астральное тело стремительно вытянуло в дымовую трубу, и я невидимым облачком завис над крестом, венчающим купол.

Смятение от внезапной метаморфозы продолжалось недолго и когда сознание вновь обрело способность воспринимать окружающие, мне открылась поразительная картина. Площадь перед церковью клубилась зеленью аур зевак-обывателей, а периметр ограждения, словно бордовые посадочные огни взлетную полосу, отделяли от толпы полицейские и казаки.

Сам же храм, изумительно точно построенный в точке концентрации позитивной энергии, густо покрывала пузырящаяся, грязно-серая, маслянистая на вид жидкость, сквозь потеки которой с трудом пробивались жалкие светлые лучики. И если стены стоящих по соседству подсобных помещений просматривались насквозь, точно стеклянные, то этот покров оставался абсолютно непроницаем. А при внимательном исследовании странной помехи, неожиданно обнаружилась питающая ее тоненькая, едва заметная пуповина, уходящая куда-то за границы слободы и теряющаяся в районе Прохоровского поместья.

Злорадно ухмыльнувшись, я, не мудрствуя лукаво, тут же вообразил обыкновенную крестьянскую косу. Добившись максимально четкой проработки деталей, вплоть до темных сучков на отполированной до блеска длинной деревянной рукоятке и отдельных зазубрин на остро отточенном лезвии, со всего размаху рубанул по, казалось, такому пустяковому препятствию.

Ослепительная вспышка в месте контакта моментально лишила зрения, а докатившаяся вдогонку взрывная волна буквально расплющила рассудок. Однако перед тем как меня окончательно затянуло в огненную муть невыносимой боли, полнеба заслонил демонический лик. Сотканный на живую нитку из множества косых, набитых рядами кинжально острых клыков, мерзко сочащихся пенистой слюной ртов, он глумливо подмигнул одним из трех, раскаленными углями пылающих глаз, и сгинул. Я же обрушился в собственное тело и, не имея сил даже сидеть, сполз со скамьи, окончательно отключаясь.

Сознание вернул хлынувший сверху ледяной водопад. Но плохо оструганные, занозистые доски пола, как и одежда, почему-то остались сухими. Лишь после того, как я сумел доползти до стены и, цепляясь дрожащими пальцами за бревна, кое-как сесть, до меня, наконец, дошло, кто вступил в игру. На помощь самонадеянному ученику в последнюю секунду подоспел учитель.

Подтверждая мою догадку, в голове загудел знакомый бас:

– Очухался, болезный?