Мы лучше-3. Обман развития - Никита Владимирович Чирков
– Помнится, ты всегда выражал яркое недовольство в адрес тех, на кого сейчас оказать влияние проще простого.
– Знал, что ты на это укажешь.
– Есть у меня странное предчувствие, что твоя неожиданная смена приоритетов тесно связана с Кассандрой.
Итан как-то уж совсем странно огляделся вокруг, словно ерничая от поднятой темы.
– Вау, уже и не помню, когда последний раз видел твое волнение! Спокойнее, тут слепая зона, я обеспечил полную безопасность от любой возможности прослушки или слежки. Глухота здесь идеальная.
– Я знаю.
Итан посмотрел на Бенджамина и, кратко улыбнувшись, чуть наклонился вперед, придавая значение следующим словам.
– Вспомни, сколько лет заняло простое урегулирование вопросов касательно оборонной программы, обещанной министерству обороны. Чтобы мы все обрели еще большую защиту от угроз внутренних и внешних! Ух, слов-то было – аж не сосчитать. Эобард тогда всецело рассчитывал на одобрение всех и вся – а оказалось, как-то совсем уж и не готова верхушка к серьезным переменам. Вдруг испугались, что сами попадут под раздачу, – а контроль они любят.
– Это был их выбор, Итан. Конечно, они боятся, что что-то, даже не кто-то, а что-то может быть столь могущественным, что…
– Такой же выбор, какой сделал ты, когда свалил, оставив меня одного, – несколько резко выскочила претензия Итана.
– Я ушел, потому что видел, куда все идет. – Бенджамин заговорил тверже, четко проговаривая каждое уже на раз звучавшее слово на эту тему. – И я говорил тебе про это, но ты, как всегда, не слушал. Да и очередные жертвы на себя мне брать не хотелось. Я не просто так дал обещание, прямо здесь, на могиле Майи, продолжить ее дело, начатое из-за «Сбоя».
– Я не знал этого.
– Глядя на то, к чему все пришло, я все больше утверждаюсь в пользе преданности обещанию.
– Поясни.
– Да брось, единственный, кто тебя ограничивал, – Эобард. У меня с ним и так были натянутые отношения, но вы так спелись, что я уж решил не лезть в ваш грандиозный план. Не прошло и пары недель после его внезапного сердечного приступа, как ты захватил всю власть. Виднее видного, что выбор после этого у меня остался крайне незавидный.
– Даже не знаю, друг мой, считать ли за комплимент твои обвинения. Но только ты не прав. Как раз таки его убийство и было тем самым стимулом использовать нападение как лучшую защиту. Да, его убил не я. Сможешь себе такое представить? Странно, кстати говоря, слышать обвинения в убийстве от тебя. Не тебе меня судить.
Молчание от намека на давнюю кровь на руках лишь усилило напряжение, а Бенджамин против своей воли вспомнил ночь двадцатидвухлетней давности… Итан решил продолжить, словно ничего и не было:
– Почему-то никто не связывает смерть Эобарда и покушение на меня в одну закономерную линию событий! К счастью, я люблю доказывать свою правоту – и пошел в полный разнос, да! Ты бы видел их лица, когда я весь компромат кидал им под ноги, а они ничего не могли сделать, словно детки без конфетки. Надменные ублюдки не могли даже слова противопоставить. Капитуляция – аж скучно стало.
– Я не понимаю, зачем они пытаются убить тебя, если при успехе Кассандра сразу же…
– Так ведь они про нее не знают! Да, ты внизу мало что замечаешь о жизни наверху, но такова правда. Я, как истинный гений, умолчал о Кассандре, нашей девочке, нашем единственном и неповторимом во всем мире Искусственном Интеллекте, так и не получившем огласку, что стало не менее гениальным решением, чем ее гениальность. А так как они о ней не знают, то могут лишь гадать, сколько у меня связей и подкопов в нашей системе, так успешно и красиво обеспеченной ресурсами ЦРТ. И как же это приятно знать, что если я помру от их рук, то возмездие будет всеобъемлющим и необъятным, а самое главное – они даже не смогут подтвердить или опровергнуть свою безопасность. Страшно представить, что она сделает с ними, случись что со мной.
– И ты два года не мог мне это рассказать?!
– О, теперь ты включил заботливого друга.
– Да что с тобой такое?! Я не считаю, что мир должен знать о ней. Но в определенном виде мы могли интегрировать ее потенциал, представить как оборонную систему, направить на благо. Итан, ты разочаровываешь меня своим безрассудством!
– Друг мой! – Сохраняя здравомыслие, Итан спокойно принял выпад Бенджамина. – Ты бы знал, как я разочарован тем, что с каждым годом твой энтузиазм увядает на глазах. Из нас троих оптимистом был ты, мастерски адаптировался к любой ситуации. А сейчас живешь на своем острове, занимаясь работой, которая ниже твоего достоинства. Сбегаешь в эту глушь – и при этом еще меня обвиняешь в чем-то.
– Какое же лицемерие! Разве ты сам не делаешь то же самое? Сбегаешь от всего мира на личный «остров», который отстроил в космосе за эти два года. Да и вообще, признай, Точка – это уж очень кричащее название: сразу понятно, как ты пытаешься этим поставить точку в истории.
– Не поверишь, но лишь ты понял это. Даже Четверка особо не акцентировала на этом внимание.
– Я думаю, ты просто никого не слушаешь, кроме меня и Кассандры. Забавно получается, не находишь? Наши мнения расходились по очень многим вопросам, конфликтовали на идеологическом уровне почти все двадцать два года с момента знакомства – а итог на старости лет делим один на двоих.
Подобное молчание вполне можно было спутать с эпилогом всей многоуровневой и полной откровения беседы. Но реакция на несколько отрезвляющую параллель выгорела сильнее ожидаемого, освободив место под совершенно обоюдное смирение с этой удивительной по свойству участью одиноких ученых. Когда-то они вершили судьбу мира, сталкивались с человеческим фактором самой разной формы, что по логике обязано было слепить из них непробиваемые фигуры чуть ли не мифического масштаба. Но, несмотря на всю уникальность знаний, общих и индивидуальных, в симбиозе с идеологической упрямостью и хитростью, Итан Майерс и Бенджамин Хилл оставались людьми. Правда, каждый воспринимал этот статус совершенно по-разному.
Бенджамин вспомнил лицо подростка в «Лучшей Жизни», чувствуя горечь от невозможности рассказать хоть кому-то о той встрече, приобретающей новый окрас благодаря этой.
– Интересные мы друзья, Итан: не можем быть откровенными друг с другом даже сейчас, когда, кажется, уже и скрывать нечего.
– Да брось, как раз это и делает нас лучшими и единственными друзьями. Сам подумай, кому, кроме меня, ты сказал или скажешь, что
