Джон Браннер - Квадраты шахматного города

– Что вы делаете в моем доме?

Подоспели полицейские. Посмотреть на происходящее из спальни вышла и подававшая голос женщина. В руке у нее тоже была жареная фасоль. Четверо ребятишек заревели почти одновременно, тихо завыла старуха. А девушка обрушила на полицейских не только ругань, но и один за другим бокалы, которые стояли на буфете. Только после того, как двум здоровенным стражам порядка удалось оттащить ее на кухню, мы попытались разобраться в происшедшем.

Объяснения давал обескураженный крестьянин. Они перебрались в город из горной местности. Приехали сегодня. Летом у них была сильная засуха, и люди голодали. Их родственники и знакомые еще раньше перебрались в город и подыскали себе жилье, конечно, не такое хорошее и просторное, как этот дом. Когда они доехали до города и спросили, куда им дальше направиться, их привели сюда. Здесь им очень понравилось: есть и место для скота, и много воды, и мягкие полы. Только вот нет дров и негде развести огонь, поэтому завтра им придется соорудить печь. А сегодня они очень устали с дороги, пожарили на костерке немного фасоли и теперь хотели бы поскорее лечь спать.

Ни больше, ни меньше.

«Костерок» они устроили в раковине, использовав вместо хвороста книги. Им было трудно поверить, что вода здесь есть постоянно, и они заполнили ею все емкости, которые только нашли в доме. Сосуды с водой были на шкафах, на полках, в кладовке, под кроватями.

Казалось невероятным, как за такое короткое время можно перевернуть квартиру вверх дном.

– Все это, – сухо сказал Энжерс, – дело рук Сигейраса. Вы помните, Хаклют, как он угрожал мне?

Я действительно вспомнил слова Сигейраса, услышанные при первом осмотре его трущоб.

– Узнайте у них, не Сигейрас ли их сюда привел, – приказал Энжерс полицейскому.

Однако крестьяне даже и не слышали такого имени.

– Как же, черт возьми, им удалось попасть в квартиру? – требовал ответа Энжерс. – Да еще со скотом! Где, наконец, этот идиот привратник?

Едва не плачущий испуганный привратник поспешил свалить все на своего помощника, двадцатилетнего парня, известного своими симпатиями к народной партии. Его же самого сегодня вызвали проверить жалобы на работу уборщиков мусора. А помощник куда-то запропастился.

– Отправляйтесь искать его в трущобы! – приказал полицейским Энжерс. – Немедленно! И задержите Сигейраса, если он там!

Полицейские арестовали только Сигейраса. Честно говоря, я не понимал, на что он надеялся. Это был эффектный, рассчитанный на публику демарш, но он неизбежно должен был повлечь за собой возмездие. И оно последовало.

На все вопросы Сигейрас с вызовом отвечал, что он обо всем предупреждал Энжерса.

Когда страсти несколько утихли и семью крестьянина убрали из квартиры, Энжерс с угрюмым видом оценил нанесенный ущерб.

– Вот теперь, – заявил он, – надо пригласить корреспондентов.

На следующий день снимки разоренной квартиры не только заполнили страницы «Либертад», но и оказались расклеенными на стенах домов. Комментарии были излишни: они наглядно иллюстрировали, что произойдет, если обитателей трущоб поместить в нормальные городские условия!

Результат не замедлил сказаться.

В тот же день в три часа полиции пришлось использовать слезоточивые газы и брандспойты, чтобы рассеять толпу молодежи, кинувшейся с палками в руках очищать от обитателей трущобы в районе монорельсовой станции. Не будь тюрьма хорошо защищена, такая же толпа вытащила бы из тюрьмы Сигейраса и просто-напросто линчевала бы его.

В районе шоссе, ведущего в Куатровьентос, такие же смутьяны подожгли несколько лачуг. В ответ крестьяне выкатили на шоссе бочки из-под нефти. Обычно машины мчатся здесь со скоростью пятьдесят-шестьдесят миль в час, и из-за такого неожиданного препятствия несколько машин разбилось.

Страсти продолжали накаляться, и я вспомнил дни, когда властям пришлось установить пулеметы на Пласа-дель-Сур.

Я же тем временем засел в отеле с тем, чтобы поскорее закончить последнюю часть проекта, связанную с районом окраинных трущоб. Необходимо было так организовать здесь транспортные потоки, чтобы исключить «завихрения», влекущие за собой разрастание этих поселений. Проект, как мне казалось, удался, по крайней мере я был им доволен. Оставалось подсчитать его стоимость, отработать отдельные детали, и я мог послать Сьюдад-де-Вадос ко всем чертям.

В понедельник утром я положил Энжерсу на стол чертежи, предварительные расчеты и прочую документацию.

– Готово, – сказал я. – Здесь все.

Энжерс посмотрел на меня с кислым видом и покачал головой.

– Боюсь, Хаклют, – ответил он, – что это еще далеко не все. Вот, посмотрите.

Он протянул мне через стол какую-то бумагу. Я пробежал ее глазами. На бланке министерства внутренних дел за подписью самого Диаса было напечатано:

«По делу о лишении собственности Фернандо Сигейраса.

Сеньору Энжерсу запрещается предпринимать какие-либо действия по реализации плана, представленного его ведомством, без специальных на то указаний со стороны вышеназванного министерства».

– Что это значит? – воскликнул я. – Разве он правомочен давать такие указания?!

– Представьте, правомочен, – вяло ответил Энжерс, откинувшись в кресле. – Путаница в нашем безумном городе еще почище, чем взаимоотношения штатов и федеральных властей в США. Как начальник транспортного управления Сьюдад-де-Вадоса я подотчетен только самому Вадосу как мэру города, но в то же самое время в качестве автодорожного инспектора я подчиняюсь Диасу и министерству внутренних дел. А этим злосчастным проектом желают руководить сразу оба! Мне ничего не остается, как подчиниться в одном моем качестве, не подчиниться – в другом и подать в отставку – в обоих!

– И такое случается часто?

– Не реже двух раз в неделю, – с горечью проговорил Энжерс. – Но на сей раз – особый случай. Посмотрите, что они еще прислали.

И он передал мне лист бумаги с перечнем подобных прецедентов. Их там было около двадцати.

– Готов поклясться, это работа Домингеса. – Энжерс внимательно посмотрел на меня.

– Во всех этих случаях решение выносилось не в пользу муниципалитета, поскольку имелись доказательства, что участвующий в разбирательстве служащий испытывал личную неприязнь к обвиняемому. Ну, а уж относительно моих чувств к Сигейрасу сомневаться не приходится. Нас это свяжет по рукам и ногам. Может потребоваться несколько месяцев, чтобы доказать, что прецеденты не имеют отношения к нашему делу. Похоже на то, что Домингес не дурак. Он ведет себя чертовски умно, затягивая разбирательство.

– Что касается лично меня, – я положил оба листа на стол, – то работу я почти закончил. Вы получаете проект, а исполнение его уже не моя забота. Я свою задачу выполнил и, клянусь богом, Энжерс, никогда еще не был так рад завершению контракта.