Джон Браннер - Квадраты шахматного города

– Ах, опять! – воскликнул я. – Вы же знаете, он уже возил меня по порочным местам Вадоса. И все, что он смог показать, – это клочок земли, где кто-то, по его словам, выращивал марихуану, и лачугу проститутки, которой не оказалось на месте. Думаю, он просто нездоров и стал жертвой собственного больного воображения.

– Я был бы готов согласиться с вами, – заметил Энжерс после небольшой паузы, – если бы ему не вторил доктор Руис.

– Да Руис и сам-то не в очень завидном положении. Ведь когда он давал показания по делу Сигейраса, в его адрес прозвучали слишком серьезные обвинения.

– Если бы там действительно что-то было, – резко ответил Энжерс, – то народная партия не упустила бы случая за это ухватиться. А тут они только, как всегда, распускают порочащие слухи. Это их обычный трюк – раздуть слух так, что малый проступок превращается в уголовное преступление.

Прибег ли Колдуэлл к методу, о котором говорил Энжерс, или нет, но за субботу и воскресенье он весьма преуспел. Произошло это следующим образом.

«Либертад» опубликовала заметку о том, что Муриетта оплачивал расходы по делу Сигейраса. Причем Кортес предварительно проверил достоверность данных Колдуэлла. По стечению обстоятельств Муриетта как раз вылетел в Нью-Йорк по своим делам, а его личный секретарь подтвердил факты. По словам секретаря, о помощи Сигейрасу к Муриетте обратился Фелипе Мендоса, и Муриетта удовлетворил просьбу, поскольку всегда проявлял особую заботу о правах частных граждан.

Только это и нужно было Колдуэллу. Он заявил, что под правами частных граждан Муриетта, должно быть, понимает право на употребление наркотиков и на сексуальные извращения, поскольку Сигейрас как раз и специализировался на предоставлении такого рода услуг. Вдобавок Колдуэлл заключил, что и сам Муриетта ничем не лучше обычного сутенера.

Заявление это явно было санкционировано городским отделом здравоохранения.

За день до возвращения Муриетты история благодаря слухам обросла кучей подробностей. Даже мне доверительно сообщили, что во владениях Сигейраса в специально отведенных местах состоятельным клиентам по установленной таксе предлагались дети, целомудренные девушки, проститутки и, конечно, наркотики.

Как ни невероятно было представить рафинированную клиентуру Муриетты в жутких, антисанитарных условиях лачуг, к понедельнику страсти накалились до предела. Беззащитных обитателей трущоб забрасывали на улицах камнями. Полицию дважды вызывали в район монорельсовой станции, чтобы рассеять толпы не только негодующих демонстрантов, но и жаждущих удовлетворить свои низменные страсти. К тому же, к немалому неудовольствию деловых кругов и городского туристского бюро, большая группа американских бизнесменов отменила посещение Вадоса – их отпугнули слухи о падении нравов в городе.

В понедельник утром Колдуэлл снова появился в кабинете Энжерса. Мы с Энжерсом обрушились на него. По реакции Колдуэлла можно было понять, что мы были далеко не первыми.

– Г-говорю же вам, ч-что я все видел своими г-глазами! – настаивал Колдуэлл, дрожа от ярости.

– Если так, – не выдержал я, – то вы, должно быть, сами – единственный клиент Муриетты!

Я ожидал, что он бросится на меня с кулаками, но в этот момент распахнулась дверь и один из помощников Энжерса растерянно заглянул в кабинет.

– Сеньор Энжерс, – начал он, – пожалуйста…

Больше он ничего не успел сказать, потому что был оттерт в сторону рослым мужчиной в открытой рубашке и грубошерстных брюках. На мгновение показалось, что темнокожий великан отрезал нас от остального мира.

– Где Колдуэлл? – требовательно спросил он.

Заметив сразу вжавшегося в кресло Колдуэлла, великан ухмыльнулся и, повернувшись, подал знак кому-то сзади себя.

В комнату вошел невысокого роста человек в безупречно сидевшем белоснежном костюме и легкой кремовой шляпе. В одной руке он держал сигару, а в другой – трость с серебряным набалдашником. Тонкие усики подчеркивали безукоризненно белые зубы.

Колдуэлл словно прирос к креслу.

Незнакомец, словно дуло, направил на него трость.

– Извините, сеньоры, за вторжение, – он не отрывал взгляда от побелевшего как мел Колдуэлла. – Но у меня дело к этому псу.

Энжерс с достоинством поднялся из-за стола.

– Как понимать ваше вторжение в мой кабинет? – спросил он.

– Позвольте представиться, – спокойно проговорил незнакомец, – Педро Муриетта. Насколько я понимаю, сеньор Колдуэлл оклеветал меня. Он заявил, будто я, гражданин Сьюдад-де-Вадоса, о котором никто никогда не сказал дурного слова, – сводник. Сутенер. Пособник безнравственности. Клянусь богом, это отъявленная ложь!

Трость чиркнула по лицу Колдуэлла, оставив на щеке тонкий красный след.

– Скажи, что это ложь, недоношенный ублюдок!

С Колдуэллом началась истерика.

Муриетта, опершись на трость, не без удовлетворения наблюдал за ним.

– Сеньор Муриетта, вам известно, почему стали распространять о вас такие слухи? – спросил я.

– Он невменяемый, – ответил Муриетта спустя некоторое время и повернулся в нашу сторону. – Я не мстительный человек, но я вынужден был поступить так, когда узнал о том, какую клевету он обо мне опубликовал. Конечно, он просто умалишенный. Сегодня утром мы вместе с полицией были у него дома – согласно нашим законам он преступник – и обнаружили у него такие книги и фото, которые это подтверждают.

Он внимательно посмотрел на меня.

– А разве вам это не было известно? Почему вы или кто-то другой не остановили его? Мы, конечно, докажем, что он безумец, однако эта история нанесет мне большой урон.

– Сеньор, меня уже перестало волновать все происходящее в Сьюдад-де-Вадосе, – ответил я устало. – Я жду лишь часа, когда смогу уехать отсюда.

– Тогда уезжайте! – отрезал Муриетта и отвернулся.

Сопровождавший его гигант куда-то исчез и через минуту появился в сопровождении полицейского и двух санитаров в белых халатах. При их виде Колдуэлл застонал.

Наблюдать за тем, как человек теряет человеческий облик, – зрелище не из приятных. Когда все было позади и Колдуэлла упрятали в санитарную машину, я предложил Энжерсу пойти выпить, и он тут же принял мое предложение.

Позже, уже в баре, он с удивлением сказал:

– Кто бы мог подумать? Он всегда был уравновешенным и трудолюбивым, на него можно было положиться, и вдруг такое!

– Может быть, это просто догадка, – ответил я, подумав, – но если они им займутся всерьез, то непременно установят, что он имел дело с какой-нибудь девицей из трущоб и не смог избавиться от чувства вины. Кроме того, полагаю, он страдал всегда и от своего заикания, короче говоря, он был достаточно закомплексован.