Песах Амнуэль - Месть в домино

— Эй! — сказал Арчи. — Ты проснешься, наконец?

Я проснулся мгновенно и вскочил на ноги, наступив, видимо, на лежавшего рядом с диваном кота. Вернер, названный по имени великого физика, взвизгнул, зашипел, но гордости не утратил, медленно отошел в сторону и улегся досыпать посреди прохода между компьютерами.

— Есть две новости, — сказал Арчи. — Хорошая и плохая. С какой начать?

— С плохой, — буркнул я. Если он скажет, что инспектор Стадлер…

— Тебя ищет полиция, — сообщил Арчи. — Они уже были у тебя в квартире, а сейчас разговаривают с Майклом.

Майкл Давенпорт был заместителем декана физического факультета. Отношения у меня с ним были прекрасными, ничего предосудительного сказать обо мне он не мог и вряд ли стал бы, но Стадлеру нужна была не характеристика, а конкретные обо мне сведения, и Давенпорт мог, конечно, сообщить много чего интересного, хотя для полицейского следователя и совершенно непонятного.

В любом случае, Стадлеру понадобится не более получаса, чтобы обнаружить меня здесь, скрыться я не смогу, все шесть ворот наверняка охраняются, но ведь я на это и рассчитывал, разве нет?

— А хорошая новость? — спросил я.

— Вот, — сказал Арчи и протянул мне лазерный диск. — Садись за терминал Роя, он сейчас на лекции. Нужные тебе имена и названия помечены, так что не ошибешься.

— Тебе удалось?… — начал я, но Арчи повернулся и пошел к своему креслу — он уже думал опять над своей криптографической проблемой, от которой я оторвал его… когда же… я посмотрел на часы… да ведь прошло совсем немного времени! Сорок три минуты, быстро меня Стадлер вычислил, я думал, ему понадобится больше времени. И Арчи тоже — за каких-то полчаса сумел…

Я отогнал ненужные мысли, как только вставил диск в дисковод.

Номер 11 (29). Баркарола

Верди стоял под аркой и, прикрываясь от ветра полой плаща, смотрел, как на противоположной стороне площади Навона кучер пытался поставить на место втулку, выпавшую из обода красивой кареты с гербом, который издалека трудно было разглядеть. Верди стоял здесь уже почти полчаса — карета, сломавшись, загородила от него вход в гостиницу, за которым маэстро наблюдал не то чтобы с нетерпением, но с желанием дождаться появления Сомма и задать ему три или четыре вопроса, не столько надеясь получить правдивый ответ, сколько ожидая увидеть эту невысказанную правду в глазах адвоката.

Ветер был ледяным, но Верди не чувствовал холода. Ему показалось, что позади кареты что-то мелькнуло, и он сделал несколько шагов, чтобы увидеть, что же там, в конце концов, происходит. Мужчина в теплом темно-зеленом плаще появился из-за кареты и, втянув голову в плечи, пошел в направлении замка Фарнезе. Можно было, конечно, последовать за ним, но мысль о том, что придется бегом пересекать площадь и на глазах прохожих — пусть и редких в этот холодный день, но все-таки по-римски любопытных — догонять ничего не подозревавшего человека, возмущала Верди, и он поступил совсем не так, как намеревался вначале: повернулся к Сомма спиной и пошел, наклонившись вперед, чтобы преодолеть сопротивление встречного ветра.

— Маэстро! — услышал Верди, но продолжал идти, не замедляя шага.

— Маэстро!

Кто-то пыхтел за спиной, и Верди обернулся, не останавливаясь: Сомма уже почти догнал его, тяжело дыша и придерживая руками полы плаща.

— О! — воскликнул Верди, остановившись, наконец. — Дорогой синьор Антонио! Вы в Риме? Какая приятная неожиданность!

— Маэстро! — похоже было, что в словаре Сомма осталось это единственное слово, которое он и повторял на все лады, стоя перед Верди, прикрывшим его от порывов ветра.

— Очень странно, — продолжал Верди, глядя на адвоката в упор, — что вы не ответили на два моих последних письма. Это неучтиво, особенно между друзьями, какими мы с вами, как я полагал, безусловно являемся.

— Маэстро, — в который уже раз повторил Сомма и продолжил, вспомнив, что в итальянском есть множество других слов для выражения самых разнообразных чувств и желаний. — Я думаю, маэстро, что нам лучше поговорить не здесь, а… хотя бы в той траттории, что на перекрестке.

— Что ж, — пожал плечами Верди. Это было самое разумное, он не собирался ни приглашать либреттиста к себе, ни соглашаться на возможное приглашение подняться в его номер в «Титусе».

Они перешли улицу, где сильный порыв ветра едва не сбил адвоката с ног, Верди поддержал его и повел дальше, поддерживая под руку.

— Но я сразу хочу поставить точки над i, маэстро, — сказал Сомма. — Я не получал в последние месяцы ни одного вашего письма и потому не мог, конечно, ответить. Напротив, я был на вас очень рассержен. Сюда, осторожно, здесь ступеньки…

Они оказались в большом, но уютном зале, где стояли вдоль стен десятка два столиков, горели свечи и было тепло, потому что в двух больших печах жарко пылали дрова. Из кухни тянуло запахом, настолько сложным, что Верди даже не стал пытаться определить, что там готовили. Подбежавший официант со словами «сюда, досточтимые синьоры» повел их к столику, расположенному в очень удобном для приватного разговора месте: недалеко от окна в самом углу. Верди сел, чтобы оказаться к залу спиной. Сомма расположился напротив и продолжил с того места, где остановился минуту назад:

— Очень рассержен, да. Вы могли бы обратиться ко мне сами, маэстро, а не через нашего общего друга Винью… Простите. Мне одну пиццу. Маэстро, здесь отличная пицца, может, и не лучшая в Италии, у нас на Сфорца готовят лучше, но в Риме…

— Да-да, — сказал Верди, — мне тоже пиццу. И бутылку «кьянти».

Когда официант отошел, Верди сказал:

— Давайте все выясним, дорогой Сомма. Я не терплю загадок и неопределенности. Вы не хотели, чтобы ваше имя упоминалось на афише, это ваше право, здесь мне сказать нечего. Но если сотрудничество со мной стало для вас по какой-то причине неприемлемым, вы должны были сказать мне об этом прямо.

— Сотрудничество с вами, маэстро! — воскликнул Сомма. — Это были самые счастливые месяцы! И тогда, когда мы работали над «Лиром»! Я не читал новое либретто, но уверен, что стихи прекрасны, поскольку вы решили заменить ими мои, и я…

— Прошу вас! — Верди поднял обе руки, и Сомма замолчал на середине слова.

— Вы хотите сказать, — медленно, выделяя каждый слог, продолжал Верди, — что не писали ни шестьдесят строк, заказанных по моей просьбе синьором Винья…

— Нет, уверяю вас!

— …ни тех прекрасных стихов, которые я положил на музыку во втором акте, я имею в виду сцену Амелии с Ричардом, терцет и хор? Мы уже как-то обсуждали с вами эту странную историю.