Надежда Попова - Природа зверя

– Я не продавец гашиша, – передернул плечами Курт, – и счастье посему – не мой товар. Однако согласился он добровольно и вполне доволен тем, что получил.

– Согласие на сотрудничество под угрозой смерти, сдается мне, не есть добровольное. Разумеется, такой выход и впрямь для него лучший, однако радости от этого мало.

– Простой аргумент, подтверждающий мои слова, – сообщил он с усмешкой. – Вспомни, чем он пытался возражать; перечислил все, от вероятного заключения его в темном подвале до опасений собственной подчиненности Дьяволу, он упомянул даже о своих слабых боевых способностях. Однако его, столь тяжко переживающего совершенное им убийство, не тревожило, что я de facto нанимаю его для того, чтобы в будущем убивать… Что он там читал у того священника, кроме похабных брошюрок? Рыцарские романы?

– И ты полагаешь…

– Парень рвется в бой, – уже серьезно пояснил Курт. – Как ни крути, а зверь будет требовать драки; характер у него и теперь уже не мед, а будет еще хуже. Агрессию он сдерживать научится, но сама она никуда не денется. Он этого пока не осмыслил, но уже предощущает. Я же дал ему возможность в будущем приложить свою активность к делу, причем к делу, не идущему вразрез с суждениями о справедливости. Ну, и маленький bonus – почувствовать себя героем. Или нет, не так, – сам себя поправил он. – Почувствовать себя Героем. Матушка воспитывала его «правильно», а в свете событий последних двух лет – уделяла этой правильности особое внимание; переложи это на книги о приключениях, рыцарях, благодарных девицах и о хвале добродетели… Кто в таком возрасте и с таким воспитанием не мечтал о подвигах?

– Я не мечтал.

– Заметно, – покривился Курт насмешливо. – Так ведь и воспитание подкачало… А он мечтал. А все мечтатели мечтают быть не такими, как все; мечтают, пока не осознают, насколько сильно любая непохожесть на всех прочих меняет жизнь. Пока его уникальность приносила ему только разочарование и доставляла одни неприятности; в таких условиях единственное, чего он может хотеть – это чтобы какая-нибудь красавица-принцесса расколдовала его своим жгучим поцелуем, и то, что он почитает проклятьем, спбло с него. До сих пор за его уникальность его могли только ненавидеть, бояться и преследовать. Я же предложил ему жизнь, в которой эту особенность оценят и полюбят, научат получать от нее все выгоды, какие возможно, укажут область применения… А в таких условиях маячащее у горизонта геройство становится куда ближе. И ему это понравится.

– А главное, – продолжил Бруно, – появится неизбывная благодарность и преданность тем, кто помог ему в трудные времена?

– Не без того, – передернул плечами Курт.

– Теперь я знаю, о чем говорили основатели академии, побеседовав с приговоренным к повешению оборванцем в камере кельнской тюрьмы.

– Они не ошиблись, – заметил он. – Ни в чем.

– Полагаешь, и ты не ошибся? Я сейчас разумею не только твои пророческие сентенции касательно его будущего; уверен ли ты, что не ошибся в настоящем?

– Убежден ли я в том, что парнишка не тронулся умом на пару с мамашей? – уточнил Курт, кивнув: – Да. Это не фон Курценхальм, не тот случай. В конце концов, ради очистки совести мы удостоверимся в этом сегодня же.

– А это второе, что меня беспокоит. Быть может, напрасно ты воспретил выпускать его сегодня? Замкнутое помещение, чужие люди рядом et cetera, et cetera; дело может быть довольно шумным. Ну как ему вздумается, к примеру, взвыть.

– Мать утверждает, что ничего подобного не происходит, что кажется мне логичным. Вой, вообще говоря, не есть постоянное волчье занятие; разве на воле, в хорошую погоду, удовольствия для, или в голодные ночи с тоски. Вот огрызаться и порыкивать он, быть может, станет, но избранная мною комната отстоит от всех прочих в достаточном отдалении.

– И все же опасно.

– Знаю, – покривился Курт, – но выпускать его наружу не хочу. «Ночь полной силы»… Кто знает, что с ним может произойти в эту самую ночь, учитывая, что вчера парень впервые оскоромился. Лучше ему быть под надзором.

– Если он вырвется… Ведь это харчевня-мечта ликантропа. Куча народу, не умеющего себя защитить, и огромный зверь среди них.

– Не вырвется. Амалией накоплен весьма значительный опыт по части использования той самой веревки.

– Если Ван Ален узнает…

– Значит, он не узнает. Если верить статистике матери, у нас в запасе еще пара часов; за это время все разойдутся по постелям, все устали и уснут тотчас, Ян сам же вызвался нести стражу первым – все сложилось не самым худшим образом.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – вздохнул Бруно, и он отмахнулся, поднявшись:

– Не имею ни малейшего представления; разумные обоснования измышляю на ходу. Ну, так за интуицию, если не ошибаюсь, меня и ценят?

Ответить помощник не захотел или не успел; не дожидаясь ответа на свой весьма риторический вопрос, Курт развернулся, пройдя к столу охотника, и присел напротив, одарив Марию Дишер улыбкой:

– Не помешаю?

– Помешаешь, – отозвался Ван Ален, и он пожал плечами:

– Увы. Зато не придется предварять разговор долгими околичностями, скажу прямо – даме пора в постель.

– Согласен, – хмыкнул охотник; Курт качнул головой:

– В полном одиночестве, к сожалению.

– То есть, вы хотите, чтобы я дала вам поговорить о чем-то тайном? – осторожно уточнила Мария. – Что-то случилось?

– Нет, – легкомысленно улыбнулся Курт. – Просто речь пойдет о вещах жестоких, кровавых и оттого неприятных, а для юной девицы, тем паче перед сном – неполезных.

– Хорошо, я уйду, – легко согласилась Мария, выбравшись из-за стола, и, помявшись, вздохнула: – Хочу сказать вам спасибо, майстер инквизитор. За то, что… ну, вы понимаете.

– Быстро очувствовалась, – заметил Курт, когда она скрылась наверху, и Ван Ален усмехнулся:

– Для городской неженки девица крепкая, это верно. А вот парень хлипковат. Занимаясь таким промыслом, надо быть готовым к неприятным поворотам и уметь мало-мальски за себя постоять.

– Так вот отчего наш дамский угодник столь понурен сегодня… Невзирая на мою полную солидарность, вынужден попросить впредь драки и разборки оставить на время, когда кончится этот бедлам.

– А, брось, – отмахнулся охотник. – Костей я ему не ломал, суставов не выкручивал; он вполне подвижен. Глаз не подбил; зрение в порядке. Руки-ноги целы, потроха тоже, словом, утраты относительно годной к обороне единицы не произошло. А вот после я еще побеседую с этим любителем девиц с приданым, дабы не порочил репутацию честных волокит.

– Думаю, уж ты восстановил доброе имя бескорыстных ухаживателей в полной мере.