Нил Гейман - Сыновья Ананси

Толстяк Чарли протянул собеседнику мятые стодолларовые банкноты.

Дейзи начала себя чувствовать таким копом, какого только в кино и встретишь: жестким, крутым, отлично знающим приемы против лома; таким копом, который хочет знать, считаешь ли ты себя везунчиком[72] или собираешься осчастливить его[73], но особенно – таким копом, который говорит: «Я становлюсь слишком стар для подобного дерьма». Ей было двадцать шесть, и она уже готова была заявить, что слишком стара для подобного дерьма. Прекрасно понимая, как смешно это звучит, спасибо вам большое.

А теперь она стояла в кабинете старшего инспектора Кэмбервелла и говорила:

– Да, сэр. Сент-Эндрюс.

– Ездил туда несколько лет назад с бывшей миссис Кэмбервелл отдохнуть. Отличное местечко. Ромовый торт.

– Похоже, нам туда и нужно, сэр. На видео с камер слежения в «Гэтвике»[74] определенно он. Путешествует под именем Бронштейн. Роджер Бронштейн вылетел в Майами, сделал пересадку и отправился на Сент-Эндрюс.

– Вы уверены, что это он?

– Уверена.

– Значит, – сказал Кэмбервелл, – нас обвели вокруг пальца. Договоренностей о выдаче нет.

– Но хоть что-то мы можем сделать!

– М-м-м, мы можем заморозить оставшиеся счета и арестовать активы. И мы это сделаем. Но толку от этого как от водорастворимого зонтика, потому что у него навалом наличных, до которых мы не доберемся, даже если и отыщем.

– Но это нечестно, – сказала Дейзи.

Он глянул на нее так, будто не совсем понимал, на что именно смотрит.

– Мы тут не в салки играем. Если бы преступники соблюдали правила, они были бы на нашей стороне. Если он вернется, мы его арестуем.

Он смял маленького пластилинового человечка в пластилиновый ком и начал расплющивать пластилин в тонкую пластинку, зажав его между большим и указательным пальцами.

– В старые времена, – сказал он, – преступник мог попросить убежища в церкви. И пока оставался в церкви, для закона он был недосягаем. Даже убийца. Правда, это сильно ограничивало его социальные возможности.

Он посмотрел на нее, будто ожидая, чтобы она ушла.

– Он убил Мэв Ливингстон, – сказала Дейзи. – И годами напропалую обманывал своих клиентов.

– И?

– Мы должны привлечь его к ответственности.

– Не позволяй делу зацепить тебя, – сказал он.

«Я становлюсь слишком стара для подобного дерьма», – подумала Дейзи. Она держала рот на замке, и эти слова, не найдя выхода, вертелись у нее в голове.

– Не позволяй делу зацепить тебя, – повторил он.

Он сложил пластилиновую пластинку в грубый куб и злобно сдавил его пальцами.

– Я этого никогда не допускал. Представь, что ты дорожный инспектор. Грэм Коутс – всего лишь автомобиль, который припарковался на двойной желтой полосе, но уехал до того, как ты успела выписать штраф. Понимаешь?

– Да, – сказала Дейзи. – Конечно. Простите.

– Ладно, – сказал он.

Она вернулась на свое место, зашла на сайт для служебного пользования и в течение нескольких часов прикидывала различные варианты. А потом отправилась домой. Кэрол ела разогретую в микроволновке корму[75] с курицей и смотрела по телевизору сериал.

– Возьму паузу, – сказала Дейзи. – Отдохну немного.

– Ты в этом году уже весь отпуск использовала, – здраво заметила Кэрол.

– Очень жаль, – сказала Дейзи. – Я слишком стара для подобного дерьма.

– Ох. И куда собираешься?

– Я собираюсь поймать одного ворюгу, – сказала Дейзи.

Компания «Карибские авиалинии» Толстяку Чарли понравилась. Может, это и была международная компания, но она больше походила на местный автобусный парк: стюардесса назвала его «дорогушей» и сказала, что он может сесть «пр’сто где захочется».

Он растянулся поперек трех кресел и провалился в сон. Толстяку Чарли снилось, что он гуляет под медными небесами, а мир – недвижим и тих. Он шел к птице, что безмернее городов[76], к птице, глаза которой пылают огнем[77], к птице с разинутым клювом – и вошел в этот клюв и опустился в глотку.

Дальше, как это бывает в снах, он оказался в комнате, в стенах которой, покрытых мягкими перьями, спрятались глаза, как у сов, круглые и немигающие.

В центре комнаты лежал Паук. Руки и ноги разведены в сторону. Он был прикован костяными цепями, словно бы из куриных косточек, и цепи тянулись из каждого угла и крепко его удерживали, как муху паутина.

– А, – сказал Паук, – это ты.

– Я, – сказал во сне Толстяк Чарли.

Костяные цепи натянулись и врезались в плоть Паука, на лице его отразилось страдание.

– Ну, – сказал Толстяк Чарли, – кажется, могло быть и хуже.

– Не думаю, что этим все закончится, – сказал его брат. – Полагаю, у нее на меня какие-то планы. На нас. Я только не знаю, в чем они заключаются.

– Да это просто птицы, – сказал Толстяк Чарли. – Что плохого они могут сделать?

– О Прометее когда-нибудь слышал?

– Э-э-э…

– Дал человеку огонь. В наказание боги приковали его к скале. И каждый день к нему слетал орел и клевал его печень.

– И он оставался без печени?

– На следующий день вырастала новая. Это же боги.

Повисла пауза. Братья смотрели друг на друга.

– Я разберусь, – сказал Толстяк Чарли. – Я все налажу.

– Как наладил свою жизнь? – невесело ухмыльнулся Паук.

– Извини.

– Да нет, это ты извини, – вздохнул Паук. – Так что, у тебя есть план?

– План?

– Видимо, это значит «нет». Просто сделай, что должен. Вытащи меня отсюда.

– Ты в аду?

– Я не знаю, где я. В птичьем аду, если такой существует. Ты должен вытащить меня.

– Как?

– Ты сын своего отца, разве нет? Ты мой брат. Придумай что-нибудь. Но вытащи.

Толстяк Чарли проснулся, весь дрожа. Стюардесса принесла ему кофе, который он с благодарностью выпил. Теперь, проснувшись, спать он больше не хотел, а потому принялся читать журнал «Карибских авиалиний», откуда узнал много полезного об острове Сент-Эндрюс.

Он узнал, что Сент-Эндрюс – пусть и не самый маленький островок на Карибах, но о нем очень редко вспоминают те, кто составляет списки. Он был открыт испанцами примерно в 1500 году, необитаемая верхушка вулкана с богатой животной жизнью, не говоря уж о многообразии растительной. Про Сент-Эндрюс говорили: здесь что ни посади, все вырастет.