Андрей Рубанов - Живая земля

– Я не хочу видеть Глеба. Я больше не хочу его видеть, никогда.

– А меня? – спросил Денис.

– И тебя, – сказала Таня. – Ты такой же, как Глеб. Ты отдал меня Глебу. Ты не поборолся за меня, ты уступил меня. В сторонку отошел.

«Быки будут в восторге, – подумал Денис. – Сидят сейчас, все трое, затаив дыхание, прислушиваются и подмигивают друг другу. А четвертый – андроид – не подмигивает, ему неинтересно».

– Ты сама выбрала.

Таня побледнела.

– А ты утерся, – бросила она. – И молча отвалил! Взял бы – и убил его. Если меня любишь. Тем более – он конченый подонок. Почему ты не убил его? Ладно, пусть не убил, но сказал бы: не подходи к моей Тане, а то убью! Я бы осталась с тобой. Я бы знала, что ты за меня убить готов, и всегда была бы только твоя, и никогда бы не посмотрела в сторону! Это ты виноват. Ты слабак. Я говорю тебе, что буду спать с Головановым, а ты киваешь…

– Делай, что хочешь, – сказал Денис. – Я тебя люблю. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Если тебе хорошо с Глебом – будь с Глебом. Если тебе хорошо с Головановым – будь с Головановым.

– Дурак! – яростно прошептала Таня. – Боже, какой дурак! Я закрутила с Глебом, чтобы тебя проверить! Понимаешь?

Денис поднял глаза на циферблат и увидел Вовочку. Бойфренд мамы держал в руках кувшинчик с квасом.

– Не помешаю? – вежливо спросил он.

– Уже помешал, – сказал Денис. – Прости, но у нас разговор.

– Нет у нас разговора, – тут же сказала Таня и встала. – Уже поговорили.

Ушла, почти бегом, но куртку оставила. Глаза подведет и вернется, подумал Денис. Может, Пружинов и прав. Найду себе другую. Они все одинаковые.

– Ты бы матери позвонил, – осторожно сказал Вовочка, садясь. – Она не знает, что ты вернулся.

– Узнает.

Вовочка огляделся, и на его грушевидной, отягощенной бульдожьими брылями физиономии появилось дежурное кислое выражение.

– Грязно тут, – пробормотал он. – Дым, шум, воняет… Когда мы уже научимся жить по-человечески? Не кафе, а шалман какой-то.

«Хорошо, что он пришел, – подумал Денис. – Если тебя прослушивают, лучше говорить о грязи, чем о любви».

– Там, в углу, – он показал пальцем, – есть тряпка и ведро. Возьми и вымой. Если тебе грязно.

Вовочка удивленно поднял брови:

– У этого заведения есть хозяин.

– Есть, да. Он убирается дважды в день. Потом приходят новые люди и приносят новую грязь.

– Я и говорю, все прогнило. В грязи живем.

– Ага, – сказал Денис. – Слушай, я все хочу тебя спросить… Ты ведь налоговый инспектор?

– Да.

– Но мы живем в безналоговой зоне. В чем заключается твоя работа?

– Долго рассказывать, – произнес Вовочка и налил из кувшинчика в стакан.

Квас у Кеши был хорош. В отличие от большинства кабатчиков, Кеша не разбавлял его водой и не крепил портвейном.

– А ты попробуй, – сказал Денис.

Вовочка осторожно улыбнулся; от ответа его избавила вернувшаяся Таня: свежая, непринужденная, походка от бедра, телевизионная улыбка.

– Прошу прощения, – приветливо сказала она Вовочке. – Я была слишком резка с вами.

– Ничего, – ответил Вовочка, выпрямляя спину. – Дело молодое. Я уже ухожу.

– Останьтесь, – попросила Таня. – Денис мне о вас рассказывал.

Молотобоец кое-как сдержал гримасу изумления.

Вовочка был не самый умный человек, но и не самый глупый, он не питал на свой счет иллюзий и явно не поверил, что может заинтересовать собой двадцатилетнюю красивую девушку. Он улыбнулся горьковатой взрослой улыбкой.

– И что же рассказывал обо мне Денис?

– Что вы всегда всем недовольны.

Вовочка не удивился:

– Да. Недоволен. Мне не нравится, как я живу, и я недоволен. Вы молодые, красивые и сильные ребята, вы меня не поймете.

– Да, мы молодые и красивые, – возразила Таня, – но мы не глупые. Мы поймем.

Денис не знал, напрягаться ему или расслабляться. Часы показывали пятнадцать пятьдесят, и Таня могла исполнить все, что угодно. Устроить скандал, напиться в хлам, организовать светскую беседу и тут же превратить ее в серию издевок и уничижительных реплик.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал Вовочка. – Поговорим потом.

Таня проигнорировала сказанное и сообщила:

– Один человек предложил мне уехать отсюда. В Сибирь. В Новую Москву. Он примерно вашего возраста. Он сказал, что здесь все плохо, а там все хорошо. Вы друг мамы Дениса. Вы женитесь на маме Дениса, а Денис женится на мне, и мы станем родственниками. Скажите мне, как будущий родственник, что мне делать?

Денис вздохнул. Его худшие опасения оправдывались. С другой стороны, слова «Денис женится на мне» прозвучали хорошо. Веско и просто.

«Взять и жениться, сегодня же, – подумал он. – А Пружинов сотрет Глебу память за последние три года».

– То есть вы не знаете, где вам будет лучше, – предположил Вовочка, – с любимым человеком в Старой Москве или с нелюбимым мужчиной в Новой Москве?

– Допустим.

Налоговый инспектор сутулился над своим стаканом. Посмотрел из-под очков, поморгал.

– Таня, везде одно и то же. И в Старой Москве, и в Новой Москве, и между ними. Везде развал, плесень и безнравственность. Все прогнило насквозь, мы живем в грязи и бесстыдстве. Я могу вам посоветовать только одно: куда вас тянет – туда и идите. Следуя, как говорится, зову сердца… Понимаете?

Таня серьезно кивнула:

– Понимаю. Только я не живу в грязи и бесстыдстве.

– Вам мало лет. Вы не видели другой жизни, кроме этой, – Вовочка показал на стены и почти скрытый в чаду потолок. – А я видел. Мы живем слишком тяжело и бестолково, и эти два десятилетия так называемой «новой истории» – эпоха позора и глупости. Сорок миллионов очнулись, так сказать, от дурного сна… И теперь пытаются вспомнить, что такое настоящая жизнь… Двадцать лет шатались, метались, вспоминали, что такое работа, что такое, э-э, трудовая копейка… Кое-как вырастили детей… Возле буржуек, на манной каше, на рыбьем жире… Вы хорошая девочка, Таня, но мне нечего вам посоветовать, мне перед вами, молодыми, неудобно… Мне вас жалко.

– Нас не надо жалеть, – сказал Денис. – Себя пожалей. Это не эпоха позора и глупости, а моя жизнь, и я ее не в позоре живу. Это, может, ты ее живешь в позоре, а я – нормально.

– И я, – сказала Таня и посмотрела на Дениса серьезно, внимательно, и он вдруг задохнулся от прилива восторга. Она была права, я должен побороться, все в моих руках; и я сегодня же устрою все свои дела. Пружинов получит семя стебля. Глеб получит деньги и возможность начать жизнь заново. Я получу Таню.

Это было так чудно, так хорошо: сидеть и спорить втроем, чтобы тебе возражал некрасивый человек с серым унылым лицом, а на твоей стороне была бы девушка с насмешливым взглядом огромных глаз. Это было бы совершенно великолепно, если бы в пятистах метрах от места спора не сидели в бронированном экипаже четверо убийц, вслушиваясь в каждое твое слово и нетерпеливо поглаживая стальные суставы автоматов.