В глубинах неба - Станислав Цыбульский
Экран шумит, как море. Голоса – словно крики чаек, окруживших жертву. Невозможно разобрать ни слова. Толпа движется, в центре съемочного павильона закручивается водоворотом, но никто не спешит успокаивать ее, или же просто боится попасть под горячую руку.
В прихожей раздается голос умного дома: кто-то пришел. Наверное, это отец, он говорил, что задержится на работе. На лице мальчика появляется радостная улыбка, тут же гаснет. Он вскакивает, в одной руке – фигурка, другой хватает коробку, долгую секунду стоит, не зная, что же делать. Наконец, быстро и суетливо прячет коробку в куче использованной обертки, но не успевает с фигуркой. Когда входит отец, мальчик просто убирает ее за спину. Игрушка слишком велика и предательски торчит, но он этого не знает.
Отец снова устал на работе. У него серое лицо, глаза покраснели. Когда он видит мальчика, на его лице появляется добрая улыбка, прямо как раньше, когда отец еще не начал задерживаться, когда они еще не ругались с мамой, когда… Тут отец видит игрушку.
– Это что? – с угрозой в голосе спрашивает он. – Откуда?
Мальчик старается спрятать игрушку, но рука, протянутая, чтобы потрепать его по голове и замершая, уже тянется, без труда выдергивает из слабых пальцев пластиковую фигурку, палец неосторожно задевает физический сенсор, раздается записанный жизнерадостный голос: "Привет! Это я, твой работящий сосед! Я умею…"
Лицо отца багровеет, кривится, брови сходятся над переносицей. Он держит игрушку двумя пальцами, словно это мертвая крыса. Мальчик замирает, не дыша. В груди отца зарождается низкий животный рык.
– Я говорил! Чтобы ни одного. Ни одного! В доме… – он задыхается от ярости, слова с трудом проталкиваются, тяжело падают с высоты. – Кто принес!? Я тебя спрашиваю: кто принес в дом это… это дерьмо?!
– Дядя Сергей, – бормочет застывшими губами мальчик, в ужасе закрывает глаза, когда рука отца с зажатой в ней фигуркой взлетает над его головой, но отец всего лишь с размаха швыряет игрушку об пол.
– Вот так! Вот так! – он размеренно поднимает и опускает ногу в тяжелом ботинке. Пластик звонко трещит под подошвой, искрит электронная начинка. Что-то замыкает, и мальчик в последний раз слышит бодрое: "Привет! Это я…"
***
Я спустился обратно, прошел через белый холл. Виртуал проводил меня до дверей, все с той же призрачной улыбкой дожидаясь, пока я выйду на улицу. Войцех сидел в прижавшемся к стене карте, кивая в такт слышимой только ему музыке, длинные пальцы барабанили по рулю. Увидев меня, он сделал легкий жест, обрывая воспроизведение, сказал громко:
– Ну что, как там наши главари? Такие же жирные, как в новостях, или хуже?
Он рассмеялся, показывая, что шутит. Я мотнул головой, пояснил, забираясь на пассажирское сиденье:
– Я еще не успел заглянуть в местные сети, так что без комментариев. Вот адрес, у нас убийство.
– Кто? – Войцех тут же стал серьезным. – Но если убийство, то наверняка какие-то разборки среди своих. Ножом в жабры – и вопрос решен.
– Нет, – ответил я, бегло просматривая данные по преступлению. – Убит управляющий ремонтными мастерскими, здесь, на станции. Застрелен в своем кабинете. Гони!
Двигатели тихонько взвыли, карт сорвался с места и покатил по улице. Но на этот раз не по опоясывающей станцию дороге, а свернул в неприметный тупичок, оказавшийся герметичным переходником во внутренние отсеки. Здесь должны были располагаться только мастерские и фабрики, большинство складов снабжения тоже размещались отдельно от жилого кольца. В реальности же население Большого Ю и спутников разрасталось так стремительно, что вместо долгого и затратного строительства еще одной жилой станции решили открыть для заселения практически непригодные площади на центральной. Едва откатился в сторону тяжелый шлюзовой люк, как в нос ударил тяжелый влажный запах. Пахло затхлостью, нестиранным бельем, химическим поглотителем, который, кажется, уже начали распылять прямо на улицах.
Да собственно и улиц-то здесь не было. Куда ни посмотри, взгляд уже через десяток метров упирался в преграду. Контейнеры наподобие тех, из которых состояли жилые дома в жилой зоне, только чудовищно старые и грязные, палатки, огромные, как шатры, тут и там перегораживали проезжую часть, заваленную мусором. Освещение здесь было такое скудное, что взгляд подстроился не сразу, а виртуальной рекламы тут не было совсем. Мы катили по безжизненной на первый взгляд улице, я не сразу начал различать в тени тентов спящих морфов, закутавшихся в кучи тряпья и сами на них похожие. Поймав мой взгляд, Войцех сказал:
– Вот так и живем, да. Нам уже не первый год обещают новые площади, но, понимаешь, то одно, то другое. А на рабочих станциях жить нам тоже запрещают: техника безопасности не велит. Ты не смотри, что пусто, тут тоже все на смене сейчас. Час назад мы бы тут не протолкнулись.
Карт выкатился на просторную по сравнению с теснотой вокруг площадь. Здесь было относительно чисто, мусор просто растаскивали под стены вокруг и там оставляли. На освобожденных местах я увидел расстеленные прямо на грязном покрытии тряпки, остатки пластиковых тентов, на которых были валом раскидано что-то, при беглом взгляде напоминавшее хлам. Это был местный вариант блошиных рынков, все еще кое-где встречающихся на Земле, в основном, в Африке. Сходство усиливалось видом самих продающих: худые, изможденные, замотанные в рванину. Войцех кивнул в их сторону:
– А вот представители мелкого бизнеса. Даже крошечного.
– Здесь совсем все плохо? Я думал, контракт покрывает минимальные жизненные потребности.
– Покрывает, – Войцех кивнул. – Минимальные. И если ты здоров и можешь работать. – Он отпустил педаль, карт замедлился, сейчас мы проползали мимо ряда торговцев, те провожали нас пустыми безразличными взглядами. – Если контракт прерывается раньше срока, работник лишается накопительной части, только голый оклад. Тебе платят только по факту работы. Заболел? Нет денег.
Мы остановились совсем. Я выбрался из карта, присел на корточки, разглядывая хлам. Клапаны от дыхательных систем, водоконцентраторы, поглотители углекислоты, у половины которых индикаторы использования горели опасным желтым, уплотнители… это только то, что получилось опознать. Части скафандров, выдранные из поврежденных или уничтоженных собратьев, чтобы послужить еще. Я поймал взгляд морфа, водянистый, словно направленный сквозь меня.
– Откуда это? – спросил я у продавца. Тот не ответил, даже не двинулся. – Сколько?
Наугад вытащив из кучи какую-то металлическую емкость с зеленой шкалой на боку, я показал ее морфу. Тот наконец обратил на меня внимание, ответил тихо безразличным тоном:
– Двадцать…
