Жук - Дана Обава
Рогов, к счастью, зрители не увидят. Они просто будут торчать у меня из спины, а к ним приладят тросы, на которых меня будет носить над сценой туда-сюда, вверх и вниз. Режиссер полагает, что это будет выглядеть красиво и волшебно, но вообще раньше он такого не делал.
— Ты еще похудела! — сердито отмечает Ли-техник, застегивая на мне корсет.
— Я не специально, это все нервы, — просовываю под него пальцы и спокойно сжимаю в кулак. Да, как-то слегка свободно.
— Смотри мне, если на сцене выскользнешь из платья — это будет не моя вина!
— Хорошо, учту.
Не настолько уж все плохо. Поворачиваюсь к зеркалу, чтобы глянуть, как все это выглядит со стороны, и быстренько отворачиваюсь, заметив, что Ли-актриса в это время как раз увлеченно штампует селфи прямо на нашем с Ли-техником фоне. Чтобы не мешать ей наслаждаться собой, мы с техником бочком поскорее вываливаемся в коридор.
Нервничать в коридоре оказывается немного легче, потому что по нему можно ходить кругами, представляя, как наматываешь эти самые докучливые нервы на колонны. На очередном проходе неожиданно наталкиваюсь на Мориса. На этот раз он одет в отглаженные черные брюки и голубую рубашку в тоненькую полосочку, только с волосами он ничего не делал.
— Привет, что ты тут делаешь?
— Хозяева игры дали мне еще одно задание, — отвечает он все тем же тусклым тихим голосом, хотя вокруг нас совсем не так тихо, как было в пять утра на безлюдной платформе. — Не беспокойся, я тебе все расскажу после представления. — Чтобы понять, что он говорит, приходится подойти к нему совсем близко.
— Хорошо, — ничего не имею против я, но он продолжает разговор:
— Ты сейчас текст повторяешь, да?
Не успеваю ответить, за его спиной появляется деловито выглядящая Кейт, в форме стражей и со всей причитающейся к ней экипировкой. Я так понимаю, охрана нашего любительского мероприятия любезно прибыла.
— Меня послали проверить, нет ли в блоке посторонних. Мы перекрываем входы, — уведомляет она и с подозрением оглядывает Мориса. — Вы тоже актер?
Морис почему-то смотрит на нее с удивлением.
— Я техник, — отвечает он.
— Ну, хорошо, — теряет интерес Кейт. — Виллингера уже видела? — обращается она ко мне.
— Я думаю, он в своей гримерке, но перед ней стоит охрана.
— Охрана, и что? Не собирались же мы врываться к нему, — фыркает подруга. — После представления подойдем, когда уже все расслабятся. Что за идиотский наряд на тебе?!
Я снова опускаю взгляд на свою широченную юбку, похожую на абажур.
— Поверх будет наложено нормальное изображение, — оправдываюсь я, и вдруг понимаю, что это самое изображение увидят только зрители в очках. Стражи будут смотреть представление как есть, не испытывая иллюзий по поводу происходящего. Но тут уж остается только вздохнуть поглубже и забить.
Больше ни с кем из стражей я не сталкиваюсь, прячась все оставшееся до представления время за колонной. Кейна так и совсем не вижу и, надеюсь, не увижу. После начала становится не так уж страшно. Все сосредоточились на истории, в которую мы играем, вошли в роли, а на сцене удается вообще забыть, что в зале кто-то есть. Вне ее, можно следить за историей по экрану, на который передается то же изображение, что и на очки зрителей. И выглядит все там, надо сказать, совсем неплохо. Удается наконец узнать, как задумывались наши наряды и в каком антураже мы читаем свой текст. Остается только, засмотревшись, самой не забыть в этом вовремя поучаствовать, но тут режиссер стоит на стреме.
История идет вполне гладко, а не как на репетиции. Каким-то волшебным, не иначе, образом, никто ничего не забывает и не путает, кроме разве что совсем незначительных деталей, все вовремя включается, отъезжает и поднимается. Даже у меня все вроде бы нормально получается, и режиссер покровительственно и рассеяно гладит меня по плечу, чуть не сломав мне при этом крыло. Что не очень кстати, поскольку мне еще летать не нем предстоит. Вот наверное после этого-то все несчастья и начинаются.
Едва дождавшись главной слезливой сцены моего объяснения с принцем, я выпархиваю на сцену на своих недокрыльях — одно крыло после случайной режиссерской “правки” слегка косит. В это время с другой стороны сцены красиво поднимается лестница, по которой “мой избранник” должен добраться до балкона с крайне подавленным и отрешенным видом. Однако лестница застревает на полдороге, и принцу приходится по-молодецки на балкон заскочить. После чего он принимает обратно образ вселенской грусти и отчаяния, и между нами происходит эмоциональный диалог, по итогам которого мы беремся за руки и взмываем ввысь. Взмываем хорошо и уверенно, правда промахиваясь мимо крыши замка, и синхронно ойкаем, почувствовав приближение реального потолка. К счастью нас быстро опускают назад до нужного уровня под сдержанные смешки из зала.
Режиссер не единожды говорил нам, что надо продолжать преставление, что бы там не произошло, так что мы продолжаем разговор, наивно, но строго по сценарию расцепив руки. Но поскольку по негласному правилу беды ходят тройками, третий нежданчик нас также не минует. Как только принц отцепляется от своей принцессы, его тут же разворачивает на сто восемьдесят градусов, и он оказывается ко мне спиной. Очевидно, когда его цепляли к тросам, то перепутали рога. Учитывая, что сцена обязана закончиться поцелуем, ситуация неприятная.
В итоге мой принц висит и безуспешно дрыгает ножкой. В отличие от меня, находящейся рядом с реальной, хоть и хлипкой декорацией, ему даже зацепиться не за что, так что, видимо, решительные меры могу принять только я.
— Неужели, ты даже смотреть на меня не хочешь? — скорбно спрашиваю я у спины принца и нежно хватаю его за отставленную ножку, обтянутую чем-то вроде лосин. За ногу мне удается повернуть принца к себе лицом, после чего уже сам он вцепляется в меня как клещ со всей положенной ему по сценарию страстью. Слегка изменив положенную речь, принц произносит свой чувственный монолог, и мы с облегчением сближаем лица и чмокаем друг друга в губы. Страстные лобзания дорисует
