Белый Шиповник и Черные Ягуары (СИ) - Консуэло Ольга
Так что незадолго до рождения Инсы молодая семья приобрела в Баскельте хороший дом, пусть и в кредит, зато на льготных условиях, долг за который был успешно выплачен ещё до того, как Икен пошел в школу.
Жену Тинс любил по-настоящему, и то, что у нее была всего лишь третья категория дара, не имело для него значения. То, что дар Инсы, как было очевидно с самого детства, вряд ли будет большим, его тоже не очень-то беспокоило. Но вот Икен — другое дело, отец мечтал о том, что его сын и наследник станет рунстихом, для чего надо было быть магом хотя бы второй категории.
Сам Тинс, имея изначально вторую категорию, к тридцати годам успешно достиг первой и полагал, впрочем, вполне обоснованно, что и у сына будет такой же уровень дара. Ведь дети обычно наследовали дар одного из родителей и по виду, и по уровню, причем девочки чаще наследовали дар матери, а мальчиқи — дар отца, хотя бывали и исключения.
Но, когда Икену исполнилось десять лет, отец начал беспокоиться, что проявления магических способностей у сына слишком слабые. Напрасно все специалисты заверяли его, что какие-либо серьезные выводы можно делать не раньше чем ребенку исполнится двенадцать, и напоминали о том, что у мальчиков магия обычно проявляется позже, отец не успокаивался и начал искать способы подстегнуть рост уровня магии у сына.
Всё случилось в МанСаури (день летнего солнцестояния), когда мама с Инсой отправились на выходные в Стадстрен навестить бабушку с дедушкой, а Икен остался дома, потому что съел что-то не то и маялся животом.
Инсе тогда было пятнадцать, и её переходный возраст был в самом разгаре. Так что никто не удивился, когда поссорившись с тринадцатилетним двоюродным братом Иртом, сыном тети Ерли, она заявила, что возвращается домой. Мама отнеслась к происходящему спокойно — не в первый раз, и, выдав Инсе деньги на дорогу, осталась у родителей, разумеется, заручившись обещанием дочери, что добравшись домой, та сразу же позвонит, что доехала благополучно.
Добраться из Стадстрена в Баскельт можно было двумя путями: на поезде или на автобусе. На автобусе было быстрее, на поезде — удобнее и дешевле. Так что Инса выбрала местный поезд ближнего следования, подсчитав, что оставшихся денег ей как раз хватит на мороженое.
В Баскельт она приехала в начале шестого вечера и не спеша направилась в уютное кафе «Шарик», где просидела, смакуя большую порцию мороженого, в которую собрала свои самые любимые сорта: шоколадное, клубничное и ванильное, больше получаса — в «Шарике» использовались специальные охлаждающие содержимое креманки, так что можно было не торопиться.
В общем, домой она вернулась почти в половине седьмого.
Ни отца, ни Икена дома не оказалось. Это немного удивило Инсу, но не так, чтобы сильно — она решила, что брату стало лучше, и он отправился гулять с друзьями, а раз за сыном больше не нужно было присматривать, папа тоже ушел по своим делам. Она позвонила маме, отчитавшись о том, что благополучно добралась до дома, и до ужина решила немного почитать.
Ужинали Ларисентсены обычно в семь вечера. Но к этому времени ни Икен, ни отец не объявились. Инса начала немного беспокоиться и решила позвонить отцу, чтобы узнать хотя бы, где Икен, у самого-то брата магофона пока не было.
Магофон отца зазвонил где-то в доме, Инса пошла на звук и обнаружила его на диване в гостиной. Значит, либо папа его забыл, либо он всё-таки дома, но не слышал, как она пришла. Но если он дома, то где? Вариантов было не так и много: сад, спальня родителей и столярная мастерская отца в подвале. В спальне отца не оказалось, в саду тоже, значит, надо было спускаться в подвал.
На лестнице в подвал было две двери: наверху и внизу. То есть, получалось, что, когда нижняя дверь была закрыта, человек, спускавшийся по лестнице, того, что происходит в помещении подвала не видел, а закрыта нижняя дверь была практически всегда. Как, собственно, и верхняя.
Поэтому, когда Инса открыла верхнюю дверь и стала спускаться в подвал, то, что нижняя дверь закрыта, никакого удивления у нее не вызвало. А вот доносящиеся из-за нее протяжные звуки и просачивавшийся из-под двери дымок с необычным запахом, который девушка не смогла опознать, удивили и даже очень — к работе с деревом они явно не имели никакого отношения.
Чем ниже спускалась Инса, тем громче были доносившиеся из-за двери звуки, становилось понятно, что это что-то вроде произносимого нараспев речитатива, вот только слова разобрать не получалось. Эти звуки вызывали смутную тревогу, поэтому дверь в подвал Инса открывала медленно и осторожно. Открыла, проскользнула в подвал и аккуратно закрыла за собой дверь, да так и замерла возле этой самой двери.
То, что открылось перед ней, никак не хотело укладываться в голове. Глаза видели, уши слышали, нос обонял, но разум отказывался осознавать.
На каменных плитах пола, расчерченных вязью непонятных символов, неподвижно лежал Икен. В ногах у него, боком к двери, стоял отец, напевно произносивший текст, по всей видимости, заклинания, Инсу он пока не замечал. По углам мастерской стояли курильницы, испускавшие густой дым, запах которого девушка по-прежнему не могла идентифицировать. В этом дыму, стлавшемся ближе к полу, фигуру брата было видно плохо, Инса даже не могла разглядеть, открыты ли у него глаза. Дышит ли Икен, тоже было непонятно, но раз отец был так спокоен, наверное, брат всё-таки был жив.
И вот, прямо на глазах у остолбеневшей Инсы из дыма и теней начало формироваться нечто. Смутная расплывчатая фигура медленно увеличивалась, тянулась к Икену, втекала в него. От этого неясного силуэта веяло такой потусторонней жутью, таким всепоглощающим ужасом, что становилось трудно дышать. Девушке было определенно, полностью и совершенно, ясно, что это потусторонняя тварь, и если не сделать что-то прямо сейчас, это порождение той стороны заберет её брата, ну или вселится в него, что было ничуть не лучше.
— Папа, прекрати немедленно! — закричала Инса. Вернее только подумала, что закричала, а на самом деле из стиснутого страхом горла вырвался только сиплый писк.
Тогда Инса бросилась к отцу. То есть, попыталась, но оказалось, что двигаться стало чрезвычайно тяжело, как будто идешь даже не в толще воды, а внутри желе. Но девушка упорно тянула себя вперед. Вот она добралась до отца, протянула к нему руку, дотронулась и смогла произнести вполне внятно, хотя и очень тихо:
— Не надо. Папа, прекрати. Оно же убьет Икена.
Отец определенно её услышал, но чтение заклинания не прервал, а дочь отшвырнул прочь воздушным вихрем. Инса отлетела к стене и, больно ударившись спиной и затылком, сползла на пол. В голове гудело, перед глазами всё расплывалось, но то, что это уже почти полностью поглотило бедного Икена, она всё-таки видела.
Времени на раздумья не оставалось. Что бы там ни задумал отец, он заблуждался, Инса чувствовала совершенно отчетливо, что если оно поглотит Икена полностью, брату не жить. Конечная цель была ясна — любой ценой прервать ритуал. Для этого надо было как-то вывести из строя отца. Придерживаясь за стену, она поднялась и огляделась. В паре шагов от нее над верстаком были аккуратно развешаны инструменты. Нужно было что-то такое, что сработает с одного удара, поскольку второго шанса отец ей не даст. Нож, молоток, шило и долото Инса отмела — не была уверена, что сможет нанести удар так, чтобы и вывести из строя, и не убить. А вот киянка показалась ей подходящим инструментом, тем более, что она где-то читала, что похожий деревянный молоток в давние времена использовали на морских судах для того, чтобы лишить сознания перед операцией. Οна, конечно, понимала, что даже деревянным предметом отцу можно ведь нанести и смертельный удар, но Инса была готова заплатить эту цену, чтобы не отдать брата потусторонней твари.
Взяв киянку, оказавшуюся довольно тяжелой, в руки, девушка осторожно и медленно, поскольку неестественное сопротивление воздуха никуда не делось, двигалась вдоль стены пока не зашла отцу за спину, потом аккуратно приблизилась и, крепко сжав инструмент обеими руками, размахнулась, насколько это получилось в таком желеобразном воздуxе, и изо всех сил ударила его по голове.
