Акула пера в СССР - Евгений Адгурович Капба
Золотая лихорадка как она есть! Ну, пусть — серебряная, но я реально весь трясся, когда та самая амфора — объемистый кувшин с двумя ручками — была очищена от слоя грунта и я аккуратно подвел под нее полотно, и, завернув со всех сторон, потащил из ямы. Тащить было тяжеловато — килограмм пять, не меньше!
Дурить не стал — утащил в палатку, вернулся, закопал яму, заложил дерном, и только потом вернулся разбираться с находкой. Горлышко амфоры было запечатано, и я расковырял его ножом, наклонил кувшин. На ткань один за другим выскользнули византийские серебряные денарии! Ладно, ладно — силиквы, века эдак 6–7, если на глазок, то есть нечто гораздо более древнее, чем эпоха викингов! Вот это находка, черт бы ее побрал! Всё-таки амфора с серебром! Несколько килограмм монет, таких их и растак!
Я выскочил из палатки и изобразил нечто, напоминающее победный танец папуасов. Мне тут же захотелось ухватить в руки лопатку и копать дальше! Там ведь совершенно точно должен был лежать еще один… Нет — два, конечно два горшка с деньжищами! И, в конце концов, четверть от найденного — это так мало, поэтому нужно копать больше, еще больше! Никогда не думал, что окажусь таким алчным человеком… Я заставил себя напиться воды, слегка перекусить, отдышаться, и только потом перепрятал амфору в укромное и приметное местечко: под корнями ивы, в сыпучем желтом песке, где не видно будет следов земляных работ.
А после этого — накинулся на вешки с удвоенной силой и был вознагражден: отличная серебряная фибула в виде розы тут же была завернута в бумагу и перекочевала в карман брюк: я решил подарить ее Таисии, перед этим очистив в нашатырном спирту. Стоит ли говорить, что я копал, как одержимый, пока солнце не начало клониться к закату? Оставалось пять или семь вешек, когда щуп вновь наткнулся на что-то крупное и на сей раз — металлическое! Почему бы горшку не быть котлом, например? Я отбросил щуп в сторону и, позабыв всякую осторожность, принялся копать…
* * *
— Ы-ы-ы-а-а-а… — я ни черта не слышал.
Просто ничего. Из моего рта вырывались какие-то звуки, но я не слышал даже собственного голоса. Кровь из носа заливала губы, подбородок, майку, штаны… Зрение расфокусировалось, перед глазами плясали золотые круги, голова, кажется, раскалывалась на части, ребра ломило.
Секунду назад я ткнул лопатой в яму — а теперь едва поднялся на колени, пытаясь понять, что произошло. Мне понадобилось, наверное, несколько минут, чтобы более-менее прийти в себя. Я по очереди пошевелил руками и ногами, всеми пальцами. Ощупал ребра — слева конкретно болели два, и я надеялся, что это просто ушиб или трещина, а не перелом.
Кажется, я проглотил стакан крови, прежде чем она перестала течь из носу. Слух до конца так и не вернулся — по крайней мере, пока. Я перебрался к своей палатке на четвереньках, потому как вставать на ноги боялся — земля тут же начинала выплясывать и выгибаться под подошвами ботинок.
Мне даже не хватало сил, чтобы подумать о том, какой же я всё-таки дебил. Алчность застила глаза и сделала мою память избирательной — я помнил про историю с какими-то боеприпасами во время экспедиции Богомольникова, и там тоже кто-то едва-едва не погиб, но отметал их, поскольку «здесь ведь не было боев!» «Не было боев» и «я не читал про боевые действия под Моховом» — это две разные вещи! Да и вообще — для того, чтобы какая-то взрывоопасная хреновина оказалась на обрывистом берегу Днепра, вовсе не нужно было, чтобы здесь кто-то с кем-то рубился. Кто-то пошел справить нужду под камень, и посеял гранату — чем не вариант? Их тысяча, таких вариантов!
Богомольников тогда взял моду при каждом сомнительном случае вызывать саперов, у него даже одно время жили в лагере два офицера, им нравилось так проводить отпуска. А я сунулся с суконным рылом в калашный ряд…
Хватит с меня и одной амфоры. По крайней мере, пока. Тут бы в себя прийти да живым остаться, а то мало ли — заработал сотрясение, останусь на всю жизнь контуженным! Мне хватило ума поснимать с гвоздей бинты, чтобы вешки не были такими заметными. Нашарить их и без металлоискателя можно, но обнаружить случайно — вряд ли. Небольшую воронку от взрыва я засыпать не стал — если его слышали и обратили внимание, то прибегут и придется объяснять, что к чему. А так — хотел мусор закопать, ткнул лопатой — подорвался. Бывает! Повезло — живой.
Думал я всё это вяло, туго… По-хорошему нужно было выбираться к людям, ехать к врачу, но хотелось только одного — лечь и полежать. А какая хрен разница, где лежать — в палатке или дома на кровати? Правильно, тут, в палатке воздух чистый и нервничать никто не будет.
* * *
— Алло! Алло! Соломин? Это Белозор! — я стоял в телефонной будке и закидывал в щель таксофона одну монетку за другой.
Не денарии, конечно, закидывал — копейки.
— Чего орешь, Белозор? — его голос доносился до меня как через слой ваты.
— Контузило! Я нашел кое-что, очень важное! Слышишь?
— Это ты не слышишь, горе луковое! Я всё прекрасно слышу, меня-то не контузило!
— А? Что? В Лоев приезжай, — продолжал надрывать связки я. — В Ло-ев! Слышишь?
— Слышу, чтоб тебя! Тебя половина отдела слышит, чудо в перьях! Что ты там опять устроил?
— Подорвался! И нашел что-то! Но я живой, приезжай в Лоев, я у музея подожду столько, сколько надо!
— У Привалова отпрошусь — и приеду. Никуда не уходи!
— А? Да, буду тут, только за мороженым отойду!
— Белозор!
— А?
— Ты — настоящая заноза в заднице, знаешь?
— Что?
— Уши на что? Жди давай!
Орал я действительно громко, потому как скопившиеся у телефонной будки лоевчане смотрели на меня как на
