Изменить будущее (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

Глава двадцать девятая

– Вы сегодня, Юрий Иванович, были в ударе, – покачивая головой, произнёс Гришин.

Они вдвоём сидели в ореховом кабинете в здании секретариата ЦК на Старой площади.

– Да я как увидел сонные лица, меня едва "кондратий" не схватил! Думаю, или я их пошлю, или…

– Сейчас жалобщики пойдут, но… – Гришин успокоительным жестом остановил Дроздова, – всё правильно сделал, Юрий Иванович. Я бы этих голубчиков… И правильно поставил вопрос о заслушивании на ближайшем бюро Миннефти Мальцева и Минфина о выполнении плана финансирования отрасли и поставок.

– Я тут подумал… У нас с восемьдесят пятого танки Т-80 модернизированные в серию пошли. С неплохими арктическими турбореактивными двигателями. Более тысячи штук выпустили.

– Детище Устинова?! Говорят, у них были существенные недостатки… Надо бы на завод съездить… И, что, про танки? Извини, Юрий Иванович…

– Недостатки выправили… Мы с коллегами посовещались… Наши техники считают, что вместо того, чтобы топливо жечь и ресурс дизелей расходовать в круглосуточном режиме зимней эксплуатации, лучше использовать танки вместо тягачей. И вот мы подумали… А не устроить ли "арктические" учения арктическим двигателям? В Тюмени и в Сургуте? Приписать их к партиям разведочного бурения.

– А если утопят и эти? Они же дорогие…

– Если и танки утопят, то надо разгонять нашу армию и сдаваться империалистам, – сказал, глядя на Гришина исподлобья председатель КГБ СССР. – Пусть планируют рейд по-военному. Задействовать стройбат, сапёров. Пусть тренируются защищать нефтепромыслы.

– Пусть тренируются "на кошках"… – Задумчиво произнёс Гришин и легонько постучал тыльной стороной карандаша по столу.

– Что вы скажете, Юрий Иванович, если мы поручим вам надзор и контроль над нашей промышленностью?

Дроздов нахмурился, и чуть склонив направо голову, посмотрел на генерального секретаря.

– Я понимаю, Виктор Васильевич, о чём вы говорите… Но мы и так контролируем и надзираем…

– Понимаешь, Юрий Иванович… Мы с тобой уже говорили на эту тему год назад… Перед пленумом, помнишь? Прогнила система партконтроля за промышленностью и народным хозяйством. Бюрократия в ЦК жуткая. Секретариат разросся. Они вообще перестали что-либо решать. Только бумажки перекладывают. Вопросы зависают… И ответственности никакой. Ты сам мне докладывал… Двадцать процентов от поданных заявок… Приняты решения… И то… Какие решения? Забалтываются и кладутся под сукно интересные предложения. И оставлять без присмотра министерства никак нельзя. Скурвятся.

– Я понимаю, – повторил Дроздов. – И согласен, если только с надзирательными полномочиями передадутся и распорядительные.

– Это естественно. Расширяйте штат комитета…

– На всех крупных предприятиях тогда вводим должность заместителя директора по экономической безопасности с полномочиями внутреннего аудита, с созданием соответствующего управления или департамента. Без этого никак…

– Конечно, Юрий Иванович. Обязательно с подчинением "комитету".

– Передаёте "бразды правления"? – Усмехнулся Юрий Иванович.

Гришин усмехнулся.

– Я? Пока нет. Партия наш рулевой, как в песне поётся. Думаю, так она станет рулить, а не тормозить. Всё остаётся, как и прежде… За ма-а-аленьким исключением. Секретариат ЦК станет заниматься партийным контролем, и перестанет подменять собой министерства… Да и вы… Остаётесь членом ЦК партии и Политбюро. Связующее звено, так сказать…

– Шучу-шучу, Виктор Васильевич… Понятно всё. Парткомы заслушивают руководителей, совещаются, принимают решения, и направляют в ЦК. ЦК сравнивает с нашими…

– Совершенно верно. Тяжело будет. Справитесь?

– Честно говоря, не знаю, – вздохнул Дроздов. – Учиться придётся.

Я ехал на служебной машине с водителем. Шел вечно моросящий дождь. Я дремал, когда машина вдруг стала притормаживать. Открыв глаза, я спросил:

– В чём дело?

– Впереди авария, сэр.

Через мокрое стекло проблёскивали маяки полицейских машин и аварийные сигналы впереди идущей машины. Так было положено по правилам. Мы наконец-то встали. И тут же автоблокираторы дверей щёлкнули, и все двери одновременно распахнулись, впустив ввалившиеся крепкие тела.

– Не понял, – сказал я, чувствуя, как мои руки попадают в стальные капканы наручников.

С водителем нападающие церемониться вовсе не стали. Громила спереди сразу, едва открылась дверь, двинул его кулаком в левую скулу, сопроводив удар всем весом упавшего в кресло тела.

Голова моего водителя так дёрнулась вправо, что я засомневался, что у него нет перелома шеи. Его тело мертвецки обмякло.

Сидевший справа от меня громила, закончив крепить меня к наручнику, пропущенному через карман и пристёгнутому другим концом к его поясу, прихватил водителя за голову и удержал от падения.

Передний отстегнул ремень безопасности водителя и мощным рывком перетянул водителя на пассажирское сиденье, передав его под контроль левого заднего громилы, а сам выскочил под дождь и пересел за руль.

Я успел сосчитать только до двадцати, а мы уже двигались, объезжая три, "нашедшие друг друга", автомашины. Я вскоре потерял сознание, потому что мне надели на голову мешок, дурно пахнувший химией, и я отключился.

– Судя по ротополостному сканированию и останкам, – это Джон Смит, господа, – проговорил эксперт. – Труп вашего зятя очень сильно обгорел, а от водителя вообще почти ничего не осталось. Алюминиево-магниевый сплав, из которого сварен бронекорпус автомашины, очень хорошо горит, как оказалось… При столкновении с ржавым железом… Совпали три условия, и от машины осталась горка пепла. И от Джона, сэр.

– Что за чушь? – Спросил Алан.

– По словам очевидцев, ехавших сзади, из-под капота машины Джона вдруг вылетело пламя, она вильнула и врезалась в стоящий на обочине экскаватор. Ржавый экскаватор, сэр. Алюминиевый капот не окрашен, сэр, а полирован. При ударе о ржавое железо алюминий самовозгорается, если среда горючая, сэр. Похоже, пробило бензопровод. Три фактора, сэр. Алюминиевые детали окрашивают, если предполагаются соприкосновения с железом. Алюмотермическая реакция… Температура горения достигает двух с половиной тысяч градусов, сэр. Это температура тестирования атомных реакторов. При такой температуре возгорается вода, сэр.

Алан смотрел на фотографии и на его лице был написан ужас. От машины, на которой ехал муж его дочери, ничего не осталось. Сгорел даже корпус двигателя и многие стальные детали. Не расплавились, а сгорели.

– Свидетелей допросили с пристрастием? – Спросил Алан следователя.

– Очень уважаемые люди, сэр. Семья из пяти человек. Глава семейства – вице-президент банка. Правда, жена и дети спали и ничего не видели до взрыва.

– Был взрыв?! – Удивился Алан. – Так, может быть…

Эксперт и следователь одновременно отрицательно покачали головой.

– Что я скажу, Элле? – Простонал Алан. – Бедная девочка…

Я очнулся с тем же пахнущим химией мешком на голове. Голова кружилась, но уже "не спалось". Кроме вызова сонливости препарат подавлял волю. По крайней мере, я чувствовал его влияние на мои потребности организма. Ни есть, ни пить, ни чего-либо иного мне не хотелось. Мне и так было хорошо. Однако я чувствовал, что мочевой пузырь вот-вот лопнет.

– Сейчас обоссусь, – сказал я.

– Я тебе обоссусь, – сказал кто-то и ткнул меня в бок.

– Ты дурак, что ли?! – Простонал я. – Я же сейчас лопну…

Я понял, что нахожусь в чужой машине. Да и сиденья отзывались излишней плотностью.

"Да, Шелест, к хорошему привыкаешь быстро.", – подумал я. – "А когда в "Волгу", или в "Москвич" пересядешь? Что скажешь? Верните меня взад?".

Я засмеялся.

– Ты смотри, Бил… Он смеётся…